Флигель-Адъютант
Шрифт:
Теперь исчезли и последние сомнения — Саламандра продолжает работать с анархистами.
— Гроул, — сказал вдруг Иван.
— Что — "гроул"? — удивился я.
— Вот мужчинка этот сказал, что Ли там на сцене надрывается, как баба на сносях. А это — гроул. Джазовый стиль пения. Она вообще — большая молодец, талант.
— Ну да. Золотой голос Ассинибойна и всей Сипанги. Утопила целый пассажирский лайнер.
— Однако!
Мы слышали, как безумствует зал — едва смолкали звуки очередной композиции, как народ принимался орать и рукоплескать, и стучать ногами... Это вам не рафинированная публика из кают первого
Кажется, джаз в Империи обретет вторую родину... Или третью? Откуда он вообще родом — с Южного континента или с Сипанги? Вот и Царёв ногой пристукивает в такт!
Наконец, концерт окончился. Долго кричали «бис» и хлопали, но музыканты один за другим покидали сцену и заходили в коридор с зеленой дорожкой, тут же меняясь в лице, теряя улыбки, ссутуливаясь, сбрасывая сценическую одежду и вваливаясь в свои гримерки. Последней отпустили Изабеллу. Мадам Ли, как всегда элегантная и великолепная, прошествовала к своей гримерке походкой королевы.
— Бурбон с содовой, Мишель! — проговорила она на лаймиш со своим неподражаемым креольским выговором. — Мне нужно четверть часа — и убираемся отсюда. Они меня выпили досуха...
В этот момент я толкнул дверь и появился в коридоре.
— Вы!? — глаза Изабеллы Ли округлились, она схватилась за сердце. — Но как?
— Нам нужно поговорить, товарищ Саламандра.
— Тш-ш-ш! — она дернулась. — Не смейте! Не здесь.
— А то что? — уточнил я, сунув руку в карман.
Дверь за моей спиной снова скрипнула, и появился Царев.
— Погодите, но как... Не говорите только, что это... Не может быть, не может быть! — певица замахала руками, как будто пытаясь отогнать рой мух. Однако — ей удалось быстро справиться с замешательством. — Немедленно ко мне в гримерку! Мишель! Прикажите подогнать автомобиль к задней двери...
— Там под сценой есть удобный проход, неприметный. Ведет как раз к внутреннему дворику Филармонии. Мишань, метнись, глянь — прямо в дверцу, откуда мы появились, потом направо. В балке гвозди, не расшиби башку, — сказал я. — Машину там вроде поставить можно.
Мишаня очумело посмотрел сначала на меня, потом — на товарища Саламандру, дождался кивка и убежал. Изабелла открыла дверь в гримерку, пропустила нас внутрь и грациозно устроилась в кресле.
— Ну, убивать вы меня не будете по всей видимости, — проговорила она.
Всё-таки эта женщина была чертовски красива, несмотря на возраст. И в выдержке ей не откажешь — пережила она столько, что на десять жизней хватит.
— А вас и так убьют, мадам Ли, — я уселся на диванчик, Царёв по своему обыкновению осваивал подоконник узенького витражного окошка. — И без нашего участия. Неужели вы думаете, что покушение на Императора анархистам спустят с рук? Лежит бедный в больнице, страдает.
Товарищ Саламандра смотрела во все глаза на Ивана, а тот, как ни в чем ни бывало, взобрался на подоконник и болтал ногами.
— Но мы не...
— Да-да, вы не взрывали дворец. Но кому теперь до этого есть дело? То есть пока еще ищейки только-только встали на ваш след. Каюсь, грешен — я дал им наводку сразу, как только увидел вашу афишу на столбе для
— Проклятье! — Изабелла взяла с трюмо сумочку и, нашарив там сигареты, закурила. — Нас подставили? И кто же это?
— А кто определял даты ваших концертов? — спросил вдруг Царёв. — Этот человек или кто-то из его окружения совершенно точно имеет контакт с взорвавшими дворец.
Зрачки товарища Саламандры сузились, она внезапно стала похожа на анаконду перед броском.
— Ганцвайх! Какая, однако, свинья! И что теперь делать? Бежать? Прерывать гастроли и переходить на нелегальное положение? — она снова затянулась едким дымом. — Вообще не понимаю, почему вы пришли сюда и со мной разговариваете? Мне кажется, я схожу с ума: у меня в комнате сидит мертвец, погибший несколько месяцев назад, и пациент придворной клиники, который должен находиться там в стабильно тяжелом состоянии... А я ведь знала, что вы живы! Мне не показалось тогда, на Золотом острове, и потом, в Ассинибойне, но... Да и вообще — какого черта сам И...
— Иван Васильевич Царёв, — перебил ее Царёв. — Ассистент доктора антропологии Сергея Бозкуртовича Волкова.
— Чертовщина... Ну ладно — сам Иван Васильевич приходит в мою гримерку, болтает ногами и рассматривает витражи! Сумасшедшая страна! Мы ведь с вами враги, да?
— Почему это — враги? — спросил болтающий ногами Иван Васильевич. — Вы ведь не убивали имперских граждан, не устраивали терактов, и вообще — не преступали законов Империи. Я имею в виду — после окончания гражданской войны. Ваши молодчики пока что орудуют смычками и дудками, а не винтовками и бомбами, так что наши разногласия имеют скорее философскую, чем реальную подоплеку...
— Но "Голиаф"...
Я только отмахнулся:
— Старые счеты оставим на потом. Сейчас мы — в одной лодке. И можем помочь друг другу.
— И как же?
— Я могу дать вам контакт человека, который занимается следствием по взрыву дворца. Можете слить ему Ганцвайха, Шельгу, кого угодно — к вам приставят охрану, наблюдение, но гастроли закончить вы сможете и покинуть страну тоже. Не кривитесь — сотрудничество с конторой для вас меньшее зло сейчас. Если я правильно понимаю — мы в шаге от того, чтобы отношения между Империей и Протекторатом от благожелательного нейтралитета плавно перетекли в союзнические — на фоне общей ненависти к анархистам и тем, кто их спонсирует. Оно вам надо?
— Откуда у вас такие полномочия?.. — удивление мадам Ли мигом сошло на нет, она осеклась, глядя на улыбающегося Царёва. — Ладно, что вы потребуете взамен?
— Вы говорили про нелегальное положение... Нам нужна будет помощь в скрытном перемещении по Империи. Яшма, Эвксина, Каф...
— Черт с вами, — махнула она рукой. — Пускай Гусев разбирается. Если Ганцвайх действительно провокатор — Альоша узнает, на кого он работает, и свинье не поздоровиться. А с вами... Я остановилась в "Виоле", завтракать буду в "Каркассоне", тут недалеко... Если на мне будет красное платье — значит, Гусев вашу идею одобрил, и мы будем сотрудничать. Если надену что угодно другое, или портье вам скажет, что я съехала — не обессудьте, тогда мы всё же — враги.