Флигель-Адъютант
Шрифт:
Встать с земли я не успел.
— Руки! — раздался прерывающийся от тяжелого дыхания мужской голос. — Не оборачиваться! Божок, собирай брюлики и ходу отсюда!
— Уф, черт… Потешный, это ж один из тех, за которых Вассер награду объявил! Как пить дать! Кончай его!
— Погоди, а где второй?
Ответом на повисший в воздухе вопрос стал грохот выстрелов, предсмертные стоны бандитов и топот ног Ивана:
— Это, наверное, последние… И гостиница полыхает вовсю! Пора бы нам обратить тыл, шеф?
И слова-то какие нашел! Обратить тыл!
Мы
Обратить тыл. Ретироваться. Задать стрекача. Пуститься в бегство. Сделать ноги. Навострить лыжи. Дать по тапкам. Отступить. Сбежать. Взять ноги в руки… Не везет мне в Яшме с гостиницами, с самого первого приезда не везет. То табуреткой махаться приходится, то пальбу устраивать…
— Шеф, а мы не заблудились? — запыхавшийся Царёв явно терял темп.
— Заблудиться, Ваня, можно, только если у тебя есть конкретная цель путешествия. Какая у нас цель, Ваня?
— Обратить тыл, — снова сказал он.
Я не выдержал и рассмеялся — сначала натужно, а потом громко, заливисто. Царёв смотрел на меня как на полного кретина, а потом спросил:
— Сергей Бозкуртович, что с вами?
— Хе-хе, Ваня… Обратить тыл. Ретироваться.. Хо-хо! Задать стрекача! Сделать ноги, Ваня!
Дурной смех заразителен, и через некоторое время мы оба гоготали как умалишенные.
— Шеф, — спросил он, когда мы уже сидели у поросшей мхом колонны старого акведука и пытались отдышаться. — Это и есть приключения? Вы что, так всю жизнь живёте?
— Ох, Ваня, — сказал я. — Дерьмо это, а не приключения.
XI СОЛОВЕЙ ПТАШЕЧКА
К Эвксине мы добирались на перекладных. Почтовые дилижансы, грузовички, брички и легковые автомобили приличных господ, поселянские телеги и фургоны кочующих торговцев… Двигались проселочными дорогами, избегая более-менее крупных городов и оживленных трасс. Ночевали в амбарах, корчмах и у добрых людей.
Пять дней в пути — это вымотает кого угодно. Поэтому мы больше отмалчивались, наши с Царёвым разговоры сводились к комментированию окружающих пасторальных пейзажей, бытовым вопросам вроде готовки и стирки одежды и беседам с подвозившим нас народом.
Молодой Император впитывал свою Империю всей душой. Он смотрел на страну широко открытыми глазами, выспрашивал у людей про их беды и радости, заводил разговоры о прошедших войнах — Великой и Гражданской, о Натале, башибузуках, лаймах — о чем угодно.
По всему выходило — ему нравилось то, что он слышал в ответ. Нет, говорить о светозарном единении власти и народа в Империи не приходилось, не так тут всё было устроено. Но видение того, куда движется страна, что является приоритетами в развитии, чем можно пожертвовать, а за что нужно биться в кровь — это в данный исторический момент у имперской
И в этом была огромная сила, и Император эту силу чувствовал. А еще — он чувствовал вину.
Мы долго не могли поймать какой-никакой транспорт, стояли на перекрестке между полем и лесом, черт знает где, на просторах юга Империи. До Эвксины было еще верст триста, их отшагали по мощеной камнем дороге часа два или три, встретив только пару брошенных хуторов.
Смеркалось, и надежда на то, что здесь нам встретиться кто-нибудь сердобольный и довезет до жилья, таяла. Становилась очевидной необходимость разбивать бивак и устраиваться на ночлег. Ни палатки, ни даже тента у нас не было, а в связи с затягивающими небо тучами перспектива ночевать под открытым небом представлялась нам мрачной.
— Мы можем остановиться в одном из пустых домов, — сказал Царёв. — Кажется, на той стороне поля я видел верхушки тына.
Идея была в целом здравая, и потому мы пошли по грунтовке посреди заросшего сорняками и дикими цветами поля. Между двумя колеями оставалась полоса травы, в которой стрекотали кузнечики, провожая закатное солнце.
— Никогда к этому не привыкну, — Иван остановился, глядя на обугленные остовы домов. — Это продолжается уже тысячу лет, но в последние три века мы здорово били их по зубам, перехватывая на рубежах… И едва мы показали слабину — они ринулись грабить.
— Башибузуки?
— Башибузуки, басмачи, хунхузы и прочие… Шеф, знаете какой у меня любимый имперский парадокс? Мы стали самой большой страной в мире не ведя ни одной захватнической войны. Просто мы били в ответ так, что живые враги завидовали мёртвым, а потом приходили на их землю, и превращали их детей в имперцев.
— Не считая Эвксинской и Великой войн, да?
— Это уже второй парадокс. Империю победить не может никто. Только сама Империя.
Всё это было так многозначительно и высокопарно, и совершено не соответствовало тому, чем мы занимались. Бродя среди пепелища, головешек и обугленного хлама в сумерках, мы пытались понять, где всё-таки найти пристанище.
— Взгляните! — Царёв махнул рукой в сторону какой-то хозяйственной постройки. — Там, кажется, целая крыша.
Действительно, какой-то рачительный хозяин обшил кровлю стоящей на отшибе конюшни дорогущей жестью, что и спасло ее от воздействия стихии и времени. Стены тоже почти не пострадали, только прохудились некоторые доски, но от ветра всё равно защищали сносно.
Мы выбросили наружу всякий мусор и лошадиные кости, нарубили для постелей ветвей с выросших тут молодых плодовых деревьев, чтобы не лежать на голой земле. Царёв побежал куда-то сломя голову, а потом вернулся с охапкой сена: