Флигель-Адъютант
Шрифт:
Верещагин дернул бровью — осталась некая недосказанность. Я всё понял, кажется, правильно:
— Иван Васильевич скромничает. Он служил под моим началом на Севере. Свальбард, Новый Свет, Янга… В иррегулярах, по молодости лет.
— Ах, в иррегулярах! Я-то глядя на ваши стати и не подумал бы никогда, что вы юноша…
— Двадцать лет от роду, — развел руками Царёв.
Действительно, ссадина на лице, короткая стрижка и отросшая щетина добавляли ему годков пять, не меньше. А учитывая обветренную и загорелую за последние дни кожу — сомнения Верещагина были вполне понятны.
—
Я сделал неопределенный жест рукой:
— А чё-орт его знает, после двадцати одного считать перестал.
Он улыбнулся.
— Мы двигаемся к железнодорожной станции, должны дойти до полудня. Потом поездом — до Эвксины. Если вам по пути — присоединяйтесь. Расскажете, как всё было там, на Севере. Как брали Свальбард… У нас тоже дел хватало — два года от басмачей на границе отбоя не было, пока Империя крепко на ноги не встала…
— А место в вагоне для нас найдется? Мы как раз в Эвксину, но последний торговец, который нас подвозил, сворачивал к какому-то городишке — то ли Далан, то ли Балан… Нам туда точно не нужно, вот и двинули пешком.
— Точно — Далан. Мы как раз оттуда, стояли биваком, вышли на рассвете. Место в вагоне — найдем, — улыбнулся Верещагин. — Ну, собирайте вещи, а я пройдусь, присмотрю за ребятами. Они у меня — огонь, только дай слабину — выкинут какой-нибудь фортель…
Через каких-то пять минут весело гомонящие юнкера уже строились в колонну, пожилые унтера занимали свои места на флангах. Раздалась команда, какой-то невысокий белоголовый парнишка с непослушным чубом лихо свистнул и снова зазвучал над имперскими полями, лесами и перелесками «Соловей»:
— Соловей, соловей, пташечка!
Канареечка! Жалобно поет!
Эй, раз! Эй, два! Горе — не беда!
Канареечка! Жалобно поет!
Мы пришли на станцию раньше, чем подъехал поезд, и юнкера рассыпались по всему поселку железнодорожников, перешучиваясь с работягами и козыряя каждой встреченной девушке.
Я пошел к водокачке — умыть лицо и вообще — освежиться. Пограничники держали на марше хороший темп, Верещагин их выдрессировал будь здоров! А вот я от правильных пехотных переходов отвык — в последнее время всё больше передвигался на транспорте.
Юноши в «оливе» смеялись, брызгались водой, набирали фляжки. Завидев меня — присмирели.
— Кто крайний? — спросил я.
— Что, господин полковник, и в очереди стоять будете? — удивился один из них — с лицом настоящего разбойника и копной кудрявых черных волос.
— Да какой из меня сейчас полковник, — отмахнулся я. — Можно и по имени-отчеству — Сергей Бозкуртович.
— Брз.. Бозр.. Каракуртович? Нет уж, лучше — господин полковник… — посмеялись юнкера.
Несмотря на все эти хиханьки и хаханьки я обратил внимание на то, что оружие и снаряжение у них в полном порядке, и с винтовками они обращаются так, что сразу
— Шеф! Шеф! — видеть Царёва в таком гневе я не привык.
Он был взбешен, но не по-императорски, а вполне по-человечески.
— Шеф, мне нужны деньги, — выпалил Иван.
— И много?
— Много. Обед на двести персон заказать.
— Ну-ка, ну-ка… — заинтересовался я. — Что там случилось?
— А пойдемте. Пойдемте! Это такая скотина, я таких, пожалуй, после реставрации и не видал ещё!
Он вел меня прямиком к одноэтажному строению из белого кирпича, с черепичной крышей и изящными коваными решетками на окнах. Рядом с этим зданием располагались крытые выбеленным брезентом навесы, над крыльцом с мраморными ступеньками большими буквами было написано «РЕСТОРАЦИЯ».
Уже на подходе я слышал чей-то голос, который кипел возмущением:
— … попить им! Знаем мы! Дайте попить, а то так есть хочется, что переночевать негде! Только отвлечешься — а столовых приборов нет, и салфеток нет, и вообще! Нечего тут сапогами топать, тут приличная публика. И на порог не пущу! Голодранцы!
Разорялся толстый, с большими залысинами, усатый и носатый мужчина в белоснежной рубашке, черных брюках, жилетке и бабочке. У входа в заведение, совершенно обескураженные, топтались юнкера — человек десять.
— Что здесь происходит, господа? — спросил я.
Увидев меня — всё-таки человека на их взгляд взрослого и, очевидно, бывалого, да к тому же еще и целого полковника, они осмелели:
— Господин полковник, мы попросили вынести попить, водички. У водокачки очередь, вот мы и подумали…
— Ну, пока не вижу поводов для скандала. Вроде как с водоснабжением тут проблем нет…
— Мы тоже так подумали… Нам бы фляжки набрать — и всё. А этот, — один из юнкеров показал на мужчину, — Хозяин заведения, начал орать и говорить, что все армейские — воры, бездельники и проходимцы, и он на порог нас не пустит.
— Ах вот как? — во мне закипала ярость.
Прав был Царёв — удивительная скотина!
Деньги у нас были. Целая пачка, Феликс постарался. Мы и одной двадцатой еще не потратили. На эти деньги можно было автомобиль купить, или даже два, так что я шагнул внутрь не сомневаясь. На мне было хаки, и орденская лента, но я в гробу видал этого ресторатора и его мировоззрение. У таких как он всегда есть слабое место…
Хрустящая ассигнация легла на стойку, и тот самый толстый длинноносый мужчина немыслимым образом материализовался из воздуха у меня за плечом:
— Чего изволите-с?
— Мне и моим друзьям нужно пообедать, и успеть до того, как прибудет поезд… — я выложил еще купюру крупного номинала, а потом — еще и еще, и его лицо приобрело подобострастный оттенок.
Ресторатор хлопнул в ладоши и прибежал официант.
— Федя, записывай всё, что скажет его светлость, у нас намечается банкет!
Холеный Федя, со смазанными бриллиантином волосами, движением фокусника выдернул из кармана карандаш и блокнот:
— На сколько персон накрываем?