Флинн при исполнении
Шрифт:
— Перестань, Френк. Мы ж не с улицы сюда явились. Занимаем определенные посты. Мы — полиция.
— Но на этот штат наши полномочия не распространяются.
— Твои распространяются, Френк.
— Ты что это, всерьез?.. Зачем я здесь, вот чего не могу понять.
— Просто тебе уже и раньше доводилось действовать вне пределов моей юрисдикции, Френк. И все сходило с рук.
Флинн помолчал, потом заметил:
— Ну, допустим. Хотя это не совсем так.
Д'Эзопо расправил плечи.
— Я что… Я всего лишь их гость. Пусть даже это и наводит на некоторые подозрения. И потом, я не просил тебя привозить сюда Конкэннона. Я четко и
— Ах! — вздохнул Флинн. — Если бы бедняжка Дженни знала, какой долгий следует проделать путь, чтоб заслужить хотя бы толику уединения в этом огромном и людном мире!
После обеда Флинн обошел все здание клуба в поисках Коки. Но обнаружить его нигде не удалось.
Зато Флинн обнаружил в задней части дома помещение, оснащенное самыми разнообразными средствами связи, в том числе несколькими телефонными аппаратами, несколькими телевизорами и компьютерами. А в подвале нашел прекрасно оборудованный гимнастический зал и сауну.
В коридор, ведущий из главной гостиной в столовую, выходили двери трех небольших комнат, из окон которых открывался вид на погруженное во тьму озеро. Как раз в одной из них и сидели они сейчас с Д'Эзопо. По всей очевидности, комнаты предназначались для чтения и тихих задушевных бесед. В самой просторной из трех, той, что посередине, где ему сегодня удалось подслушать беседу о состоянии дел в «Эшли комфорт инкорпорейтед», стоял кабинетный рояль.
Но Коки там тоже не оказалось.
— Все это прекрасно, Эдди. Однако, повторяю, хотелось бы знать, насколько это затрагивает твои интересы.
Из соседней комнаты донеслись звуки аккордов.
— Ты же для них чужак. Не член клуба. И никогда им не станешь. Ты это понимаешь или нет?
Аккомпанируя себе на рояле, Лодердейл запел старинную романтическую балладу «Остров Капри».
— Вот придурок! — Д'Эзопо хлопнул себя ладонью по шее.
Флинн усмехнулся. Если это одна из типичных «выходок» Лодердейла, как выразился бы Уэлер, то довольно смешная. Достаточно представить, как он сидит сейчас за роялем и поет, отчаянно фальшивя и невпопад колотя по клавишам, в своем клубнично-розовом парике, некоем подобии вечернего туалета и несуразно огромных туфлях на высоких каблуках, которыми жмет на педали. Просто пародия, а не человек. В этой чисто мужской компании Лодердейл, похоже, пародировал все бытующие в мужской среде заезженные представления о наиболее отталкивающих чертах женской половины в целом — от стервозности и неистребимого желания нравиться до идиотского стремления распевать баллады, отобедав отварной рыбой с брокколи. Довольно примитивно в качестве пародии, но тем не менее смешно.
— О боже ты мой! — воскликнул Д'Эзопо.
— Так вот, Эдди, я и говорю: ты для них чужак и чужаком останешься. Кстати, сегодня ночью намерен присоединиться к тебе. Совершим групповой налет на кухню. Уж вместе как-нибудь одолеем их замки!
Сидевший в соседней комнате Лодердейл пытался взять высокую ноту и сорвал голос.
Уже более серьезным тоном Флинн добавил:
— Знаешь, Эдди, лично я сыт всем этим по горло. Ты попросил меня приехать, потом попросил остаться. Я не могу принимать участия в уничтожении улик, подкупе, склонению людей к лжесвидетельству…
— Дело в том, Флинн, что у меня есть ребенок. И он обходится
Флинн промолчал, ожидая продолжения.
— Он родился умственно отсталым, — сказал Д'Эзопо. — Родился с дефектом, от одного названия которого меня просто тошнит. Даже думать тошнит, не говоря уже о том, чтоб произносить вслух.
— Я не знал, — пробормотал Флинн.
— Оно… Видишь ли, мы с женой какое-то время назад решили, что лучше называть нашего ребенка «оно». Ты можешь счесть, что это не слишком красиво, но мы решили, вернее, вынуждены были решить, что, если называть его «оно», это как-то поможет деперсонифицировать… это существо. И не сойти с ума самим…
Флинн вспомнил о своих пятерых здоровых и красивых ребятишках и промолчал.
— Ему нужен постоянный уход, все двадцать четыре часа в сутки, все двенадцать месяцев в году. И стоит это больше, чем мы можем себе позволить, больше, чем может позволить себе любая мать.
— Мне страшно жаль, Эдди.
— Некоторое время назад федеральные власти и власти штата урезали расходы по программам, связанным с уходом за такими детьми. И нам его вернули. И я не в силах обеспечивать ему должный уход. К тому же у меня есть и еще дети, нормальные. О них тоже надо заботиться. И тут вдруг меня приглашают сюда, по чистому совпадению. И я поехал, тут же. Я страшно обрадовался возможности вырваться из всего этого хотя бы на уик-энд. Дом… дом превратился в сущий ад… Ты когда-нибудь слышал о фонде Хаттенбаха?
— Только недавно услышал.
— Так вот, во время моего первого визита сюда Дуайт Хаттенбах упомянул о существовании этого фонда, основанного его семьей. Оказывается, они устроили нечто вроде школы-клиники как раз для таких детей. И в течение десяти дней мой ребенок оказался в этой клинике, где пребывает и сейчас. И знаешь, Френк, у него даже наблюдается кое-какой прогресс. Люди, работающие там, творят просто чудеса!
— Которые обходятся тебе бесплатно.
— Ну, скажем, не совсем бесплатно. Но недорого.
— А как это Хаттенбах узнал о твоем ребенке?
— In vino veritas, [13] — с улыбкой ответил Д'Эзопо. — Вот мы с тобой, к примеру, Френк, никогда не выпивали вместе.
— Не сомневаюсь, что много потерял. А кто именно пригласил тебя в клуб, Эдди? Чьим конкретно гостем ты являешься?
— Эшли.
— Ага… Стрелковое оружие.
— Верно. Закупает оружие и амуницию для разных служб.
Флинн пытался вспомнить.
— Скажи-ка, а мы, бостонская полиция, тоже пользуемся стрелковым оружием и боеприпасами фирмы «Эшли комфорт инкорпорейтед»?
13
Истина в вине (лат.).
Д'Эзопо пожал плечами.
— Было дело. Однако, упреждая твой следующий вопрос, скажу: теперь мы оружия у «Эшли комфорт инкорпорейтед» уже не закупаем. И да, признаю, Эшли просил меня замолвить словечко. Но меня лично, Эдварда Д'Эзопо, а не комиссара полиции Бостона. Просил посодействовать в плане капиталовложений в его предприятие. И я нашел деньги, опять же по чистой случайности.
Теперь Лодердейл наяривал на рояле «Серебряные нити на фоне золотом». Странно, но Флинну больше не казалось это смешным. Очевидно, пародия, чтоб быть по-настоящему смешной, должна быть несколько отстранена от реальности.