Флирт

Гамильтон Лорел Кей

Я протянула к нему руку — и дальше его поощрять не надо было. Он просто пришел ко мне, сомкнул руку на моей руке и дал мне вести. Для этой ночи лучше было бы трудно придумать.

Я открыла ardeur — и поняла, что была уже ниточка его, привязанная к Никки. Я даже ощутила другую нить, уходящую в ночь к Джейкобу, и с этой нитью он боролся как лев — каламбур ненамеренный. Где-то в уголке сознания было у меня желание заставить его прийти к нам, но он не делится. Он никогда в нашу жизнь встроиться не сможет. Ему всегда надо будет быть королем, а в моей жизни королей и без него хватает. Мне нужны мужчины, которые согласны быть властью позади трона, а не задницей на нем.

Никки нашел губами мою грудь, приподнял меня, чтобы

присосаться к ней, стоя на коленях, стал посасывать и покусывать, пока я не вскрикнула. Потом чуть отпустил меня, я соскользнула вниз и ощутила эту твердость, это нетерпение, и одно только прикосновение телом к нему заставило меня вскрикнуть снова. Никки встал, не выпуская меня, и я тихо, по-девчачьи, пискнула — отчасти от неожиданности, отчасти оттого, что он прижался крепче. Он сел на пол спиной к стене, взял меня за бедра, попытался насадить на себя, и я от нетерпения схватилась за него рукой, стиснула так, что у него из груди вырвался какой-то звук, направила в себя, и он начал путь внутрь. Ardeur дает желание и смазку, но лишь истинная прелюдия заставляет меня открыться.

— Ах, как туго, боже мой! — выдохнул он, отпустил мои бедра и взялся за талию, ниже, направляя меня к себе, куда он хотел.

Ощущение скользящей твердости внутри, дюйм за дюймом, было наслаждением, таким же, как всегда, и что-то было в этом первом проникновении, первом настойчивом напоре внутри, что по-особому на меня подействовало. Когда он вошел на всю глубину, когда я ощутила, как притиснуты наши тела друг к другу, я задрожала, упираясь пальцами в шероховатые доски стены у него за спиной.

От этой дрожи голова у меня закинулась назад, и пришлось приходить в себя, чтобы снова увидеть его лицо. Я взяла его в ладони и стала двигаться у него на коленях, ощущая его внутри себя, и он двигал бедрами мне в такт, упираясь ногами в землю, и мы танцевали с ним у стены в летней темноте.

— У тебя глаза горят, карим и черным, как темное стекло на свету.

Мог бы назвать и другие цвета, которые испугали бы и меня, потому что когда-то я была одержима одним-другим вампиром, но он описал мои глаза и силу в них. Такое случалось всего пару раз, но как раз сегодня мне это было нужно, потому что сила эта моя. Сегодня она меня не пугала. Он смотрел, завороженный, в темные алмазы моих глаз, а тело его входило в меня и выходило, и бедра у меня ходили вверх и вниз в такт его движениям. Ритм учащался, становился отчаяннее, я ввинчивалась в него бедрами, помогала ему проникать в меня глубже, жестче. Как это было хорошо, как хорошо, как хорошо!

Я снова и снова повторяла на выдохе его имя, и теплая радость нарастала в глубине тела.

— Никки, Никки, Никки!

Последний рывок — и я хлынула через край, спина у меня выгнулась, я орала в небо свое наслаждение. Но одно оно еще не питало меня, надо было, чтобы его тело взорвалось внутри меня, и тогда ardeur стал насыщаться. И тогда-то я оттрахала его всерьез, во всех смыслах этого слова. Оттрахала, пока он снова не довел меня до кричащего забытья, и втолкнулся в меня последним глубоким движением, и ardeur сделал то, что лучше всего умеет — снова довел его до оргазма, и закрепил мою окончательную власть над ним, кричащим мое имя.

Я ощутила его силу, его зверя, его суть, и все это стало моим в этот миг, и самые темные мысли пришли ко мне. Да, я могу все взять у него и оставить его валяться мертвым, но я подавила этот порыв, поскольку его убийство не дало бы мне спасти других. А потом пришла мысль не столь темная — что он мог бы быть нашим. Нашим не только на этот миг, а вообще на все время, на сколько мы захотим. Ardeur иногда привязывал ко мне мужчин, но никогда я не делала этого намеренно. До сих пор — никогда.

Я думала сделать его львом моего зова, но в тот момент ardeur вампира во мне понял, что есть другой вариант, вариант сделать его своим рабом. Зверь зова обладает

до некоторой степени свободной волей, у него есть выбор. А мне надо было, чтобы у Никки выбора не было. Надо было, чтобы выбор был за мной. Я сделала с ним то, что хотели сделать со мной вампиры, когда я только начинала на них охоту. То, что они делали на моих глазах с полицейскими и с другими истребителями: я подчинила себе его свободную волю. Жизнь своих любимых я предпочла его свободе. Свою жизнь я поставила выше его жизни — и овладела им. Овладела его телом, разумом, жаром его зверя и той силой, которую зверь ему давал. Я выпила его — испариной его тела, его разрядкой во мне. Выпила. Но во тьме угадывалась его жажда — жажда принадлежать, жажда нежных объятий, жажда того, что никак не позволял ему Джейкоб. Линия Белль Морт действует сексом, любовью и неотмирной силой. Я новичок в этом и не умею защитить себя от главной слабости этого метода: мы можем управлять лишь настолько, насколько сами хотим быть управляемыми. Любимыми быть лишь настолько, насколько любим сами. Чужое вожделение удовлетворять настолько, насколько удовлетворяют наше. Я знала теперь, как это делать, но мне нужно было, чтобы он готов был ради меня рискнуть жизнью. Может быть, мне нужно будет, чтобы он убил своего короля, своего друга. Ради секса мужчины этого не делают, но ради любви... ради любви совершаются страшные вещи. Мне нужно было, чтобы Ник возжелал выполнить любую мою просьбу, и ради этого я готова была нас обоих обречь на вечное проклятие.

Когда все кончилось, мы оделись. Никки сказал:

— Джейкоб скорее убьет меня, чем отпустит.

— О переправе подумаем, когда до реки дойдем, — ответила я.

— Я не могу тебя любить, — сказал он.

— В смысле, что ты в принципе не способен любить меня — или пока еще не можешь?

— Второй вариант.

Я протянула к нему руку:

— Возьми меня за руку, Никки.

Он немедленно протянул руку и взялся за мою.

— Я не могу тебе отказать?

— Наверное.

Он нахмурился:

— Почему это меня не пугает? Ведь должно бы пугать.

Голос был встревоженный, но руку мою он держал, рассеянно поглаживая костяшки большим пальцем. Вряд ли сам осознавал, что делает.

А я не просто чувствовала, что вылечилась или наелась — мне стало хорошо. Я ощущала прилив энергии, будто такое полное подчинение Никки напитало ardeur полнее, чем просто секс. Было ли это ощущением, подобному истинному принятию силы? В этом дело — или просто в Никки было что-то такое, отчего он вкуснее? Такое ли чувство бывает у Жан-Клода, когда он использует свою силу полностью? Спрошу, когда попаду домой — если попаду. Между мной и успешным окончанием этой ночи еще оставалось множество проблем. Одна из них как раз сейчас решительным шагом направлялась к нам среди надгробий.

Энергия Джейкоба катилась перед ним, как грозовой фронт перед готовой полыхнуть молнией.

— Какого хрена ты тут сделала?

— Напиталась, как мы договаривались.

— Я почувствовал, что ты сделала намного больше.

Пистолет в его руке смотрел на меня, и рука не дрожала.

— Ты сказал, что знаешь, кто я, Джейкоб, — ответила я и что-то почувствовала, когда произносила его имя. Ощутила, что привязанная к нему ниточка ardeur'а натянулась, будто я могла его призвать, просто назвав по имени.

— Опусти пистолет, Джейкоб.

Он начал опускать руку, поймал себя на этом.

— Не делай так больше никогда, или я тебя застрелю. Лучше я подавлюсь второй половиной денег, чем позволю тебе подчинить всех нас.

— Тогда давай поднимем жену Беннингтона и разойдемся по домам.

— У нас нет дома, — сказал Никки. — Только номера в отелях. Съемное жилье.

— Мы в разъездах, поэтому у нас нет территории, Никки. И ты это знаешь.

— Мы львы, Джейкоб, нам нужна территория. Место, которое будет нашим.