Фокус

Субботина Айя

— Я с тобой наберусь дурных привычек, — сетует мой невозможный мужчина и становится серьезным. — Хочет поделить опеку над Совой. Иначе, типа, отберет ее совсем.

— Давай мы ее потихоньку где-нибудь зацементируем, а? — предлагаю я.

— Ты моя невозможная выдумщица. — Я растворяюсь в его уставшей улыбке. — Даже не мог угадать, что скажешь что-то подобное.

— Я решила начать с самого приличного, и если ты не будешь против, то перед цементированием предложить ее расчленить с особой жестокостью. Писающий демон, чтоб ты знал, точно бы…

Я

не успеваю сказать «поглумился», потому что мой любимый мужчина, наконец, прижимается губами к моим губам.

Вряд ли то, что мы делали уже дважды, можно назвать полноценным занятием любовью, но после того, как я была перед этим мужчиной совершенно голая и почувствовала на своих губах вкус его удовольствия, простой поцелуй может показаться просто данью нашим «романтическим отношениям». Но именно он значит для меня все, намного больше, чем другие смелые ласки, хоть от одной мысли о них мои колени предательски крепко прижимаются друг к другу.

У меня всегда были тяжелые отношения с поцелуями, а после стольких лет одиночества я чувствую себя девчонкой, которая впервые чувствует мужские губы на своих губах и не знает, что делать.

Просто дыши, Йори. Вдох-выдох, вдох…

— Расслабься, выдумщица. — Его губы почему-то пахнут шоколадом. Может быть, они с Соней пьют его из своих кружек? — Я тебя не укушу. Ну, точно не здесь и не сейчас.

Даже когда мы нос к носу, мы все равно продолжаем смотреть друг другу в глаза. Это немного странно и смешно, но постепенно передо мной не остается ничего, кроме темного взгляда, в который я просто падаю с головой.

Как описать ощущение от поцелуя с мужчиной, от вида которого замирает сердце? Как будто мои легкие наполняют сладким щекочущим дымом, от которого кружится голова, и дрожат ресницы. Как будто его губы — единственный источник всего, что дает мне жизнь, и стоит поцелую прерваться — я тоже перестану существовать. Наверное, я слишком романтична, но сейчас я готова стоять на смерть за твердое убеждение, что именно так принц целовал Спящую красавицу. И я, как девушка из сказки, тоже просыпаюсь для чего-то нового.

— Ты на вкус, как шоколад, — бормочу, когда Андрей отстраняется, с довольной улыбкой разглядывая мое лицо.

— Потому что у нас шоколад в этих дурацкий кружках, и ты бы знала это, если бы попробовала.

— Мммм… — Я позволяю своим чертям отрастить немного розовых перьев и снова тянусь к нему, шепча: — С твоих губ вкуснее.

— Мне нравится твое желание… — Он делает вид, что подбирает слова, но на самом деле прекрасно знает, что хочет сказать. — Твое желание меня пробовать и облизывать.

Я понимаю, что стремительно краснею, пытаюсь спрятать лицо у него на плече, но Андрей удерживает меня на расстоянии и откровенно рассматривает все оттенки моего стыда. И я понимаю, что эта пауза была как раз вовремя, потому что за его спиной появляется Соня и снова сердито разглядывает пространство между нами. Для маленькой собственницы оно явно слишком мало, потому что малышка решительно вторгается и снова отталкивает Андрея.

— Уже

все посмотрела? — Андрей присаживается перед ней на корточки, поправляет шапку, одергивает курточку и пробует варежки. Качает головой, снимает их и достает из карманов своего пальто сухие. — Точно?

Соня косится на меня с нескрываемой враждебностью, но потом нарывается на строгий отцовский взгляд и говорит:

— Да, все. Хочу домой.

— А есть вкусную и неполезную еду? — искушает Андрей.

Она начинает слишком выразительно сопеть, определенно недовольная, что ее вынуждают повременить с планом изгнания соперницы со своей территории. Он не торопит, дает подумать и принять решение самостоятельно.

— Йори пойдет с нами, Сова. Помнишь, о чем мы говорили?

Девочка раздувает щеки, но продолжает думать.

— Может быть…

Пытаюсь устраниться из этого похода, но Андрей одними губами говорит: «Нет».

— Идем, — наконец, решает Соня, прежде чем взять его за руку.

А Андрей подставляет мне локоть, за который я осторожно берусь сразу двумя руками.

Не знаю, о чем у них был разговор, но девочка не произносит ни слова, хоть ее взгляд не сулит мне ничего хорошего.

В конце концов, я знала, что с чужими детьми бывает легко только в книгах и фильмах.

Через час мы уже вовсю уплетаем огромную пиццу, и Соня «милостиво» разрешает мне выбрать для нее второй и третий ломтик, которые помещаются в маленьком человечке с ошеломительной быстротой. Андрей шутит, что если бы бегемоты были на вкус, как пицца или шоколад, Соня расправлялась бы с ними за пару часов, а малышка тут же начинает забрасывать его вопросами, какие на вкус бегемоты.

Это странно: чувствовать себя допущенной в закрытые отношения отца и дочери, которые много лет жили одни и научились никого к себе не подпускать, потому что так проще и спокойнее. Андрей никогда не говорил об это прямо, но некоторые слова хорошо читаются между строк. Хотя бы это их коронное: «Мы сами по себе». Я ведь тоже была «сама по себе» и сторонилась всего, что может причинить боль. Не самая правильная защитная реакция, но так мне было проще. И так было проще им.

— Что ты будешь делать с мамой Сони? — аккуратно, надеясь, что не захожу на опасную территорию, спрашиваю я, когда девочка занимает место за игровым столом и вооружается карандашами. В зале довольно шумно и играет музыка, поэтому она не может нас слышать, хоть сидит на расстоянии всего пары метров. — Я могу чем-то помочь?

Глупый вопрос. Чем я могу помочь, если совсем не разбираюсь в законодательстве и вообще чистый гуманитарий. Только быть моральной поддержкой, если нужно.

— Да, маленькая, можешь, — неожиданно говорит Андрей, и улыбки на его губах больше нет. — Хоть я не имею права просить тебя о таком и хочу, чтобы ты знала: ты имеешь полное право сказать «нет».

— После такого вступления я жду как минимум предложения стать твоей Бонни, Клайд, — пытаюсь пошутить я, потому что градус напряжения холодным осколком оседает на дно живота.