Фокус
Шрифт:
АНДРЕЙ:Скажи, что ты лежишь в моей кровати абсолютно голая, маленькая.
ЙОРИ:Я лежу в ней в твоей белой футболке и жду осамцовливания
АНДРЕЙ:А я предупреждал, непослушная женщина! Надеюсь, до утра у тебя не отрастет член, но на всякий случай скажу, что трогать мои бритвенные принадлежности стоит лишь в том случае, если ты умеешь оперативно регенерировать оторванные конечности))
ЙОРИ:Кто знает, какими качествами наделит меня эта термоядерная вещица
ЙОРИ:Спасибо, что пригласил в гости. Мне было очень хорошо сегодня
АНДРЕЙ:А мы с Совой вкусно на халяву
ЙОРИ:Какой же ты все-таки вредный!
АНДРЕЙ:Поверь, я еще крайне прилично и сдержанно себя веду, учитывая то, что в моей постели лежит женщина, от вида которой у меня мгновенно встает член и сжимаются яйца, и с которой мне хочется воплотить все ее и мои сексуальные фантазии, а я даже пальцем не могу до нее дотронуться.
Я перекатываюсь на живот, сжимаю коленями край одеяла, но это не помогает: ткань кажется слишком грубой, царапает чувствительную кожу внутренней части бедер. Раньше я мечтала о том, чтобы расстояние между нами исчезло. Теперь, когда между нами всего несколько метров, я чувствую себя птицей в клетке, и это намного тяжелее.
ЙОРИ:Ты правда так на меня реагируешь?
АНДРЕЙ:Ты правда до сих пор мне не веришь?
Пока я пытаюсь придумать достойное оправдание своему глупому вопросу, Андрей опережает меня присланной фотографией: в темноте комнаты есть только рассеянный косой луч света из окна, в котором хорошо виден черный кожаный диван, черная простыня на нем и мой мужчина голый до пояса. Точнее, чуть ниже пояса, потому что домашние штаны приспущены и в свободной руке Андрей сжимает у основания стоящий член.
АНДРЕЙ:Достаточное доказательство?
Я слышу реальные хлопки сгорающих предохранителей и прощальный визг отвалившей на всей скорости стыдливости. Не знаю, что именно задевает во мне этот мужчина, но дело совершенно точно не в «жанре» этих фотографий. Дело в нем самом. В том, то меня манит его открытость и пошлость, его отсутствие тормозов, его честность, когда говорит о том, чего хочется и что чувствует.
Меня завораживает абсолютно все.
И внезапно доходит: ну и что, что дверь? Я ведь могу просто… посмотреть на него? На живого, из плоти и крови, на возбужденного, напряженного от желания.
Мои мысли кружатся на сумасшедшей карусели и спрыгивают в безвестность, когда пишу ему:
ЙОРИ:Можно я посмотрю на тебя?
АНДРЕЙ:Думал, ты никогда этого не скажешь
Глава тридцать четвертая: Йори
Я выхожу из комнаты, лишь на минуту задержавшись у двери, чтобы посмотреть на свое отражение: волосы еще немного влажные и взъерошенные, и в целом я выгляжу, как крадущаяся из-под надзора строгой воспитательницы школьница, но в этом тоже есть своя пикантность. Босые ноги быстро перебирают по полу, хоть я стараюсь идти на цыпочках, все равно получается громко.
Делаю глубокий вдох, как перед опасным погружением — и захожу в узкую щелочку приоткрытой двери гостиной.
Андрей лежит на диване лицом ко мне: рука под головой на продолговатой подушке в черной наволочке, кажется расслабленным, но мышцы шеи натянуты, и грудная клетка слишком резко опускается после вздоха. Живот дрожит каждый раз, когда он медленно проводит по себе кулаком
Во мне нет ни капли стыда, ни намека на мысль, что мы делаем что-то неправильное, грязное или плохое. Пошлое — да, но такое приятное пошлое, что я не могу произнести ни слова, как будто забыла все звуки. Кроме того, который вырывает из моего горла, когда мой мужчина прикрывает глаза — и тень от ресниц резкими росчерками ложится на щеки.
Он ведь в самом деле любимец моих дьяволов, как в той песне, которую мы считаем «нашей». Потому что ангелы во мне давно превратились в мыльные пузыри и разлетелись, а из глубины души на свет пробилось совершенно невыносимое порочное желание вбирать в себя этого мужчину.
Хотя бы взглядом.
Я молча усаживаюсь в кресло — оно стоит немного в стороне, но как раз с достаточным обзором. Хочу подобрать под себя ноги, но низкий голос моего Андрея останавливает.
— Нет, выдумщица, ты смотришь — я смотрю. Только так.
Мурашки смущения прокатываются по коже покалыванием. Я переминаюсь с ноги на ногу, не зная, что делать дальше.
— Разденься и садись. — Это ни разу не просьба, это — приказ, на который я просто не могу сказать «нет».
Но все равно даю себе крохотную отсрочку, сперва снимая трусики: футболка очень мне велика, сильно ниже бедер, и я успеваю сделать все быстро, переступаю через лежащий на полу клочок белого хлопка. Андрей вопросительно приподнимает бровь, медленно, почти лениво, проводит ладонью по твердом члену, сжимает в крепкой хватке темную от напряжения голову — и отпускает, позволяя члену с хлопком опуститься на живот. Почему-то этот звук действует на меня как удар кнута на разгоряченную лошадь: не задумываясь, прихватываю края футболки двумя руками, стаскиваю ее через голову. Не глядя бросаю за спину, как бесполезную шелуху, из которой проклюнулась новая я.
Фенек приподнимается на локте, разглядывает меня жадным взглядом, и мне хочется приказать солнцу подарить мне хотя бы мгновение света, чтобы увидеть все оттенки его кофейный глаз, когда он смотрит на меня вот так. Как будто… ему в самом деле нравится то, что он видит.
— Садись и разведи ноги. Хочу видеть тебя всю, раз уж не могу прикоснуться.
Даже на вкус эти слова — чистая порнография, но я знаю, что не хочу останавливаться, потому что, в конечном итоге, не важно, как мы будем друг с другом сейчас. Важно лишь то, что мы — вдвоем, и мы — друг для друга. Кожа кресла приятно холодит ягодицы, когда я сажусь сперва на край, а потом, ерзая из стороны в сторону, проталкивая себя до самой спинки. Пробую ее спиной, трусь лопатками.
— Мне нравится, как ты вертишь попкой, — мрачно ухмыляется Андрей. — Такие… многообещающие движения.
Он как будто знает, что именно сейчас я нуждаюсь в каждом его слове, в каждом звуке, который срывается с хитрых губ. Нуждаюсь как в допинге, чтобы не останавливаться до самого финиша.
— Давай, малышка, разводи ноги.
Я прикусываю нижнюю губу и медленно расставляю колени, забывая, что во мне природой заложена необходимость дышать. Осторожно, но без остановок, пока не упираюсь в края кресла.