Фокус
Шрифт:
Смахиваю непрошеные слезы, кривляюсь перед зеркалом в прихожей, чтобы лицо перестало быть похожим на морду унылой глубоководной рыбы, и уверенным шагом захожу в кухню. Сова сидит на диванчике, поджав по себя ноги, и смотрит в одну точку. Не плачет, но мелко дрожит, и мне стоит больших усилий не броситься к ней с теплым пледом. Нам нужно быть сильными ради мужчины, которого мы обе любим одинаково сильно, но каждая по-своему.
— Папа меня бросил, — первой нарушает тишину Соня, потому что я не лезу к ней в душу и просто загружаю посуду в посудомоечную машину, мысленно прикидывая, что приготовить на ужин, чтобы
— Взрослым иногда приходится принимать непростые решения, — говорю я. Нельзя говорить с ней, как с маленькой. Мы должны быть на равных, если она снова попытается показать мне, что в их с Андреем жизни мне нет места. Какое-то время я точно буду рядом, и чем раньше мы обе это поймем и примем, тем лучше. — У нас есть обязательства перед другими, перед людьми, на которых мы работаем, перед друзьями и родственниками.
— И перед детьми? — тут же находит зацепку Соня, стряхивая на пол диванную подушку. Она протестует, как умеет, и я просто пожимаю плечами. — Я не люблю тебя, ты нам не нужна!
— Я тоже не могу сказать, что люблю тебя, — честно отвечаю я и по глазам вижу, что ее это обескураживает. Наверное, она привыкла слышать, в том числе и от бывших женщин Андрея, что ее все любят — и она милая славная девочка. — Потому что любовь не бывает сразу в лоб.
Это не совсем правда, но такие тонкости все равно не имеют отношения к нашему разговору.
— А какая бывает любовь? — настораживается Сова.
Я нарочно тяну время: ставлю чайник, в маленькую кастрюльку набираю молоко и подогреваю, чтобы приготовить какао. Только упрямство не дает Сове повторить вопрос, и эта передышка дает мне время подготовить ответ.
— Например, — ставлю перед ней стакан и блюдце с двумя рогаликами, — любовь твоего папы к тебе. Она — особенная. Потому что ты и он — самые близкие друг другу люди, потому что никто и никогда не займет твое место в его сердце, и ты всегда, даже когда станешь такой взрослой как я, и даже старше, будешь его маленькой любимой девочкой, ради которой он сделает все что угодно. Так меня любят мои родители, и так твоего папу любят твои бабушка и дедушка.
— А ты? — Сова сама не понимает, что тянется за угощением и откусывает большой кусок, который сосредоточенно «притаптывает» пальцем в рот. Выглядит до того забавно, что я с трудом подавляю желание потрогать надувшиеся щеки.
— Я еще не знаю тебя и будет нечестно сказать, что я тебя люблю.
— Ты любишь папу? — переходит в наступление маленькая бестия, но мне уже не страшно, потому что с забитым ртом ее попытка меня обескуражить превращается в плохо сказанную скороговорку.
— Люблю, — честно отвечаю я. — Но не так, как ты. И мы можем обе его любить. Ничего страшного не случиться. У твоего папы большое сердце, его любви хватит на всех.
Я нарочно не говорю о себе, потому что это слишком скользкая тема, не имеющая отношения к нашему разговору по душам. И именно она может снова вышибить меня из состояния уверенной в себе женщины. Я вон даже не смогла толком проводить своего мужчину, а ведь обещала дать бой его «холостячности». Что-то не так ты делаешь, Йори…
— Можно еще шоколад? — Соня медленно подталкивает стакан к краю стола, и что это, если не попытка предложить временное перемирие?
Я добавляю в молоко еще ложку какао с горкой, делаю
Глава сорок четвертая: Йори
Через час, когда на улице уже стемнело, но на часах только шесть, я вспоминаю, что собиралась купить мелочи, которые из-за спешки забыла бросить в сумку, и предлагаю Соне погулять перед сном. На улице выпал свежий снег, ветра нет — и градусник показывает комфортную температуру. В конце концов, прогулки перед сном на свежем воздухе еще никому не навредили.
Соня охотно соглашается и даже сама находит вещи, правда, одеться без моей помощи у нее не получается. Но она уже больше не шипит, когда я предлагаю свою пару рук, чтобы помочь застегнуть комбинезон. Мы похожи на лань и тигрицу у единственного водопоя во время засухи — вынуждены принять перемирия ради выживания на одной территории. И почему-то эта мысль меня успокаивает и веселит. Не так уж плохо быть покладистой ланью рядом с испуганным тигренком. Особенно, когда у тигренка взгляд любимого мужчины и родинка на том же месте, над тем же разлетом бровей.
Перед выходом проверяю, есть ли в ее детском рюкзачке — в форме совы, кто бы сомневался! — влажные салфетки и термос с теплым чаем. Соня упрямо заталкивает внутрь еще и пару игрушек и в ответ на мои попытки спросить, для чего они нужны, просто говорит:
— Они тоже должны погулять.
Я знаю Андрея всего ничего, но вот эта серьезность — его повадки, которые малышка копирует с потрясающей точностью. И до меня с оглушающей прямотой вдруг доходит, что сейчас мне намного легче, чем ей, потому что в своем одиночестве я совсем не одинока, ведь рядом есть она — маленькое зеркальное отражение человека, без которого я уже невыносимо сильно скучаю. А у нее… нет совсем никого.
— Давай возьмем сову? — Я не жду ответ — сама приношу из комнаты ее любимую игрушку. Ну и что, что она громоздкая и будет очень мешать. Соня всегда с ней, и даже если она похожа на шитую-перешитую бесформенную подушку, малышке с ней явно спокойнее.
Соня деловито берет сову под подмышку, второй рукой хватает меня за полу куртки, и мы выходим за дверь.
На детской площадке куча народа: детвора лепит снеговиков и играет в снежки, мамочки и бабушки ходят кругами, чтобы согреться. Соня машет знакомым девочкам и те тут же принимаются атаковать нас снежками. От нескольких я успеваю ее прикрыть, но взамен получаю парочку в плечо и в колено. Кто-то визгливо прикрикивает на девочек, но мы с Соней уже успели переглянуться, чтобы без слов понять: этот вызов мы примем достойно!
Я не знаю, как получается, что вместо похода в магазин мы превращаемся в двух обороняющихся воинов, которые быстро находят союзников против сплотившегося врага. Только все время держу в голове, что нельзя забыть лежащую на лавочке Сонину сову, потому что потеря любимой игрушки точно станет трагедией века. Через несколько минут детская площадка превращается в два воюющих визжащих лагеря, куда вливаются и молодые мамочки, и даже серьезные степенные дедушки.
У нас с Совой мокрые варежки, съехавшие черте куда шапки и лихорадочный румянец, но сейчас мы на одной волне. Правда, я быстро спохватываюсь и, проявляя чудеса дипломатии, потихоньку увлекаю ее в сторону, предлагая вернуться домой, чтобы сменить одежду. На удивление, малышка легко соглашается.