Folie a Deux

Шишина Ксения

— Ты дружишь с ней, как дружил с мамой? — прямо спрашивает Лукас, едва Райан заканчивает, и клянусь, пронзающий взгляд этого почти юноши заставляет моё сердце испуганно ухнуть в груди, пропустив удар или даже два. Я сильнее прижимаю руки к животу в карманах и беззвучно шепчу, что всё хорошо. Или что всё будет хорошо. Не уверена, какой именно фразы больше в моих мыслях, первой или второй.

— Помните, что я вам говорил? — доброжелательно и спокойно спрашивает Райан, беря руки мальчиков в свои, — мы с вашей мамой больше не можем быть вместе, но мы остаёмся вашими родителями, и вы всегда будете моими детьми и сможете на меня рассчитывать. Я люблю вас, как и прежде. Просто иногда люди вновь находят своё счастье и создают новую семью. Такое часто бывает. Но я не стану уделять вам меньше внимания, и вы всегда будете важны для меня. Даже если у меня появятся ещё дети, они

станут вам братьями или сёстрами, но не вашей заменой.

— Ты возьмёшь к бабушке с дедушкой не только нас?

— Моника теперь мой близкий человек, Лиам, и…

— Но мама одна.

— Это не навсегда, Лукас. Ваша мама тоже обязательно будет счастлива. Вы не обязаны любить Монику, но я бы хотел, чтобы ради меня вы дали ей шанс.

— Я никуда с тобой не поеду. Ты бросил маму. Сделал её несчастной. Она сама может отвезти нас в гости и забрать до того, как ты приедешь, — Лукас выдёргивает свою левую ладошку из правой руки Райана. — Я не должен любить кого-то только потому, что тебе этого хочется.

— Конечно, не должен, Лукас. Ну куда ты? Подожди, Лукас.

— Нет. Нет!

Старший мальчик стремительно поворачивается к нам спиной и убегает в сторону автомобиля, на котором приехал. Я вижу, как Кэтрин открывает ему заднюю левую дверь и скрывается за ней, явно говоря с сыном. Мы никогда не узнаем детали. Остаётся лишь надеяться на то, что он услышит что-то, что смягчит его позицию, а не ожесточит. Мне хочется, чтобы всё было так, не ради себя. Лишь ради Райана.

— Лиам, ты же не уйдёшь? — он прижимает сына к себе, и я, кажется, громко выдыхаю, когда мальчик поднимает руки и обнимает папу в ответ. Детские глаза смотрят на меня поверх отцовского плеча. Тепло, по-доброму, так же, как в нашу первую встречу.

Но вскоре Лиам отстраняется. Взирает на Райана сверху вниз, ненадолго переводит взгляд снова на меня прежде, чем основательно концентрирует его на родном человеке.

— Я люблю тебя, пап.

— Лиам, сын…

— Я поеду с тобой к бабушке с дедушкой, даже если Лукас не поедет, но сейчас я хочу домой.

Райан всё ещё сидит, даже когда машина проезжает мимо и увозит его детей. Я сжимаю левое плечо любимого мужчины, напоминая о себе. О своей близости. О том, что мы здесь. Мы с малышом, который ещё внутри меня. Но, если будет нужно, я… может быть, я готова отступить. Побыть некоторое время вдали.

— Райан.

— Нет. Ты не бросишь меня, — в устах другого человека это, скорее всего, было бы вопросом, но утвердительная тональность, которую я улавливаю, неоспорима. — Мы разберёмся с этим, но я тебя не отпущу. Ты моя женщина. Они примут это. Так или иначе. Станет проще, когда Кэтрин тоже кого-нибудь встретит.

— Поедем домой? Или ты ещё должен побыть здесь?

— Я позвоню, чтобы за нами приехали. Не хочу идти обратно к автомобилю.

— Хорошо.

В машине Райан хранит молчание, несмотря на поднятую перегородку. Он не отрывает взгляда от улиц, сменяющих друг друга снаружи, но вжимает свою правую ладонь в мою левую руку на сидении между нами, переплетая наши пальцы настолько крепко, что больно. Внутреннее страдание, которого я никогда не смогу понять до конца, перетекает под мою кожу. Тишина становится совсем глубокой. Мы словно проваливаемся в бездну. На дне страшно и темно. Но ребёнок во мне не должен бояться. Не должен испытывать страх вместе со мной. Я просто не знаю, как остановить падение и оградить малыша. Малыша в животе, начавшем увеличиваться. Мои руки нащупали небольшой холмик внизу, как только погрузились в карманы пальто на улице. Вынужденно созерцая страдания отца своего ребёнка из-за старших детей, я обнаружила, что наше общее дитя стало физически осязаемым. Я очень хочу увидеть твой животик как можно скорее. Мне есть что показать, но момента более неподходящего, чем этот, придумать крайне сложно.

— Как он ощущается, Моника?

Всё мое тело сигнализирует о том, что я больше не наедине с самой собой. О взгляде, сосредоточенном на моём отражении в зеркале и моей фигуре. Я поворачиваюсь лицом к Райану и позволяю смотреть. Руки удерживают ткань домашней рубашки под грудью.

— Наверное, как немного надутый воздушный шарик.

Следующее, что я вижу, это движение. Шаги, которые всё сокращают расстояние. И вот наконец он оказывается садящимся на свою сторону кровати, и к нему меня притягивает подобно магниту. Ладони обнимают мужскую шею, выпуская верхнюю часть одежды, но тёплая правая рука уже под ней. Дотрагивается до холмика над поясом легинсов и ласково замирает там будто в ожидании шевеления. Потрясающая близость. Идеальная.

— Я

люблю тебя, Моника.

— И я люблю тебя, Райан.

Эпилог

— Кэтрин. Что-то случилось с мальчиками?

— Нет-нет. Они у моих родителей. Но я могу войти? Я хотела бы поговорить с Райаном или подождать его, если он не дома.

— Конечно, входи. Он наверху, — отвечаю я, смотря на женщину в белых шортах и синей рубашке, аксессуарам которым служат довольно-таки массивная цепь на шее и широкий золотой браслет на левом запястье. Нельзя сказать, что мы когда-нибудь станем лучшими подругами, но с каждой встречей между нами, пожалуй, неизбежно возникает всё больше точек соприкосновения по мере того, как время идёт своим чередом, не оставляя нам иного выбора, кроме как выстраивать общение, выходящее за границы дежурных фраз.

Кэтрин переступает через порог. По-моему, в её движениях есть что-то нервное, но я не могу быть уверена. Преимущественно она так и останется чужим для меня человеком. Несмотря на всегда уважительный и вежливый тон.

— Я всё ещё удивляюсь тому, что дом совершенно не похож на городской, — я и сама продолжаю удивляться. Вот уже три месяца большие окна и высокие потолки не устают меня поражать. Даже не верится, что таунхаус находится в самом сердце Манхэттена. Наверное, потому, что благодаря новому интерьеру в тёплых тонах с небольшими вставками мрамора, металла и винтажной, но изумительно красивой мебелью изнутри это скорее европейская вилла где-нибудь на побережье. Для меня одним из главных мест является кухня-гостиная, откуда открывается вид на небольшой садик с фонтаном. Это всего лишь крошечный задний двор с глухой стеной, но я люблю этот кусочек зелени и личного пространства под открытым небом. Даже больше, чем уютную веранду на крыше. — Хотя он довольно большой. Ты справляешься?

— Да, — кратко отвечаю я, потому что не желаю распространяться о своей личной жизни. Мы связаны, я и Кэтрин, но это не подразумевает мою способность разговаривать с ней о том, как мы отличаемся, и что я со всем могу справиться сама, не желая посторонней помощи за деньги. — Можешь подождать в гостиной. Я скажу Райану, что ты здесь.

— Я хотела бы поговорить с вами обоими.

— О, — я удивлена, и наверняка это очевидно. Мальчики не слишком меня жалуют, хотя и здороваются, проводят у нас выходные, едят мою еду, благодарят за неё после того, как опустошают тарелки, отвечают, если я что-то спрашиваю, и прощаются, уезжая, и, разумеется, видели мой живот, но Кэтрин ещё никогда не вовлекала меня в их с Райаном разговоры. Они обсуждали различные моменты, когда она привозила или забирала сыновей, но каждый раз я оставалась внутри и просто ждала, когда он вернётся с улицы и всё расскажет. — Тогда мы скоро спустимся.

— Я подожду столько, сколько будет нужно.

Я поднимаюсь на третий этаж с ванной комнатой и спальней в светлых тонах. Здесь же располагаются две детские со стильным и позитивным дизайном. Комната, к которой я направляюсь, находится в конце коридора. Животные и птицы на обоях, плюшевые жираф и мишка на полу, приятный для босых ног ковёр в серую и сиреневую полоски, уютное кресло с бордовыми узорами и подушкой у спинки им в тон, торшер между подлокотником и надёжной кроваткой с мягкими бортиками на завязках. Райан стоит около одного из окон слева, что-то тихо напевая нашей Серене. Нашей девочке, появившейся на свет две недели назад. Пятьдесят один сантиметр и два килограмма восемьсот пятьдесят грамм счастья. Комбинезон пастельного цвета в бледно-коричневую крапинку и шапочка соответствующей расцветки. Я помню, как захотела, чтобы ещё безымянная малышка прежде всего ощутила руки своего отца, так, словно всё это было только вчера. Мне не было страшно взять её в первый раз, отнюдь нет. Я просто жаждала увидеть, действительно ли он будет любить дочку не меньше, чем сыновей. Действительно ли счастлив именно ей, как мне показалось на обследовании, чётко показавшем, что у нас будет девочка. И моему взгляду предстала самая совершенная картина на свете. Картина, убедившая меня в правильности слов, сказанных мною маме однажды зимним вечером, когда мы с Райаном впервые приехали в Форкс вдвоём. Родители сразу поняли, что я беременна, и то, как все мои прошлые поступки обрели для них новый смысл при первом же взгляде на мужчину, невозможно было не прочувствовать. Казалось, что близкие восприняли всё без особых переживаний, но лишь пару дней спустя, сидя близ камина в гостиной, пока папа чистил снег снаружи, а отец моего ребёнка отлучился для важного разговора на второй этаж, мама позволила волнению просочиться в её голос, чтобы сопроводить не совсем однозначный вопрос: