Folie a Deux
Шрифт:
— Да, постараюсь сохранить. Я покажу тебе конференц-зал. Посмотрим дизайны названий.
— Хорошо.
Стена зала для совещаний полностью стеклянная. Райан толкает дверь и располагает макеты поверх отполированного деревянного стола. Представленные шрифты невероятно разнообразны. Каллиграфические, рукописные, декоративные, печатные, контурные. Я сажусь в одно из кожаных кресел, потому что чувствую некоторое утомление.
— Моника. Ты в порядке?
— Да. Просто немного устала. Я бы выбрала вот этот. Без наклона и с подчёркиванием под буквой «ш». Напоминает росчерк пера. Знаю, сейчас даже на машинке никто не печатает, но мне нравится.
— Мне
— Да, родной, всё хорошо.
— Ничего не чувствуешь?
— Нужно просто подождать.
— Я знаю, Моника. Прости, — я слышу звук пришедшего сообщения и сразу же после слова извинения. Кажущиеся мне глупыми, но милыми и трогательными. Правая рука Райана неохотно опускается в карман брюк, чтобы достать телефон. Несколько движений пальцев, и красивое лицо становится ещё прекраснее за счёт возникающей на губах улыбки.
— Что там?
— Это от адвоката. Нас с Кэтрин официально развели. Я скажу всем и познакомлю тебя с родителями.
Глава двадцатая
— Моника. Я не тороплю, но нам долго ехать.
Я сижу на краю кровати с руками, стиснутыми коленями. На мне тёмно-синее платье с округлой горловиной и рукавами до локтей. Время близится к пяти часам вечерам, и на самом деле мы должны были выйти из квартиры ещё минут десять-пятнадцать назад. Родители Райана живут за городом и ждут нас к ужину. Точнее, они ждут сына с его новостями, чтобы сесть за стол ровно в шесть часов. Я тоже жду новостей насчёт ребёнка и вероятности того, что он может родиться с неизлечимыми патологиями, но ясности до сих пор нет. То, что, как мне казалось, займёт всего несколько дней, превратилось в двухнедельное ожидание, и результаты биохимического исследования будут проанализированы не раньше восемнадцатого числа. Сегодня же только четырнадцатое. Четырнадцатое ноября. Внутри я просто одно сплошное беспокойство и не сильно хочу куда-либо ехать. Наверное, сейчас не лучшее время, чтобы знакомиться с семьёй недавно разведённого миллиардера, который собирается сделать что-то такое, что, возможно, заставит его болеющую диабетом маму принять кучу успокоительных и седативных средств, лишь бы не дать сахару подскочить в крови.
— Я не уверена, что могу пройти через это.
Райан опускается на покрывало рядом со мной. Слева, садясь вплотную. Так, что тепло бедра опаляет меня там, где соприкасается с моим телом. Даже через одежду, что есть на нас. В белой рубашке и чёрном костюме мужчина выглядит безупречно. Мне же чудится, что мои ноги уже иногда отекают, а при взгляде на меня опытной матери двоих матерей будет проще некуда распознать моё состояние, несмотря на по-прежнему плоский и аккуратный живот. Даже если в первую встречу ни у кого и не возникнет ни малейших подозрений, со временем всем станет ясно, что я так или иначе влезла в чужую семью и зачала ребёнка в неправильных отношениях, когда его отец ещё состоял в законном браке. Возможная симпатия ко мне может вскорости смениться ненавистью, которая останется уже навсегда. Может быть, родители Райана и вовсе обожают Кэтрин и не захотят знать ничего сверх того, что он больше не вместе с матерью своих детей. Что, если я разрушу взаимосвязь, которой больше тридцати лет?
— Почему нет, Моника?
— Потому что я боюсь, что твои родители любят Кэтрин и ваших детей и никогда меня не примут.
— Тогда
— Хорошо.
Загородный дом родителей Райана оказывается стоящим в окружении деревьев, прекрасно вписываясь в местный ландшафт, но выглядит при этом красиво, современно и функционально. Я выхожу из мерседеса около дорожки, выложенной бетонными плитами, ведущими к входной двери, представляя ныне увядшие газон и растительность ярко-зелёными и сочными.
— Вы с Грейс выросли здесь?
— Нет. Родители продали тот дом где-то лет восемь назад и переехали сюда.
— Значит, я не увижу твою детскую комнату? — спрашиваю я, оборачиваясь и обнимая Райана за шею. Он улыбается не только губами, но и глазами. Очень красивый. Чертовски прекрасный. Может быть, за нами наблюдают, но мне почти всё равно. Момент во многом беззаботный и счастливый. Я надеюсь, что в значительной степени мы сможем остаться такими навсегда.
— Это не то же самое, но родители нас часто фотографировали и хранят немалое количество альбомов.
— Ты думаешь, они мне их покажут?
— Мы не узнаем, пока не войдём. Я только скажу водителю, что пока он может быть свободен.
Райан ненадолго подходит к машине прежде, чем возвращается ко мне и жестом руки показывает, чтобы я поднималась первой. Она касается моей спины будто на тот случай, если я потеряю концентрацию и оступлюсь или споткнусь, и мне спокойно от ощущения физической поддержки. Он не убирает ладонь даже тогда, когда мы поднимаемся на крыльцо. Нежные поглаживания поверх пуховика приятны и эмоционально необходимы.
— У тебя есть ключи?
— Есть. Но сейчас я предпочитаю позвонить, — сразу после нажатия на соответствующую кнопку в доме раздаётся отчётливый звук. Райан прижимает меня к себе, пока мы ждём, но за дверью я слышу тишину. И его дыхание. И затем слова: — Я люблю тебя, Моника. Примут они нас или нет, я всё равно буду любить тебя и нашего сына или дочь, и вместе мы станем прекрасными мамой и папой. Ты выглядишь замечательно, любимая.
— Не толстой? Я не хочу, чтобы они заподозрили что-то столь рано.
— Нисколько. Ты красивая.
Я прижимаюсь к человеку, которого люблю, обхватывая его левую руку и склоняя голову к плечу. Мы стоим так, думаю, не более секунды, когда входная дверь открывается, и по ту сторону порога моему взгляду предстают довольно моложавые на вид светловолосый мужчина с короткой стрижкой и женщина с густыми и ухоженными волосами медного оттенка. Теперь я понимаю, от кого Райан унаследовал подобный цвет с примесью бронзы и охры на собственной голове. Но глаза… глаза отцовские.
— Райан, дорогой.
— Сын.
— Мама, папа, познакомьтесь, это Моника. Моника, это мама и папа, Клэр и Оливер.
Клэр опускает взгляд на левую руку своего сына, на которой больше нет обручального кольца. Может быть, она и раньше видела его отсутствие, но до недавних пор ни о чём не спрашивала и ничего не знала. Теперь же точно знает. И Оливер тоже. Но они оба выглядят милыми. Добродушными. Желающими впустить меня в свой дом. Возможно, это лишь маска. Нежелание портить отношения с единственным сыном. Хотела бы я выяснить их истинные мысли обо мне или нет?