Фомич - Ночной Воин
Шрифт:
– Может, ты в Доме останешься?
– спросил его Фомич.
– Куда ты с таким горбом? Путь дальний, трудный.
– Конечно!
– тут же обиделся несчастный горбун.
– Как Радио тащить, так пожалуйста. А как стал инвалидом, так никому и не нужен. Нет уж, я просто обязан совершить, возможно, последний подвиг в моей молодой, короткой и прекрасной жизни...
Красавец Балагула умел произносить красивые речи. Как после таких слов можно было оставить его дома?
Шли мы довольно долго. Оглобля сказал, что
Оказалось, что весь путь мы обязательно должны были проделать ровно за три дня и три ночи. Если к третьим петухам третьей ночи мы не выведем из Царства Мертвых Настю, мы все останемся там. Навсегда.
Все, кто дойдёт.
От такой перспективы мне стало совсем тоскливо. Ради чего я, живой и молодой, тащусь в это Царство Мёртвых, за чьей-то женой, помогаю в этой смертельной для меня затее то ли призраку, то ли привидению, да впридачу ещё даже и рассказать об этом никому не смогу. Кто поверит? И на фига он мне сдался, этот подвиг, о котором никто никогда не узнает?
– Вернуться хочешь?
– тихонько спросил Оглобля.
– Я вот вернулся. До самой пещеры Кощеевой дошёл и вернулся. До сих пор душой маюсь. Тридцать три года в углу тенью простоял. Своего часа дожидался. Пока хотя бы другому не помогу дойти, не будет мне покоя. Дело, конечно, твоё. Но я возвращался. Я знаю, что будет потом....
Ушедший вперёд Фомич обернулся к нам:
– О чём речь держите, Воины?
– Скоро Медвежья Поляна, - ответил Оглобля, и прислушался к странным звукам за спиной.
– А что это хрустит?
– Это Балагула, - ответил Домовой.
– Он всю дорогу вот так хрустит. Горб чешет и хрустит.
Мы оглянулись. Балагула, заметив это, постарался героически выпрямиться, но горб согнул его обратно, и на лице несчастного калеки отразились нечеловеческие страдания, которые он героически попытался скрыть вымученной улыбкой.
Оглобля подошел к Домовому, протянул свою большую лапищу:
– Давай сюда Радио, я сам понесу.
– Неет, - покосившись на героического Балагулу, ответил тот, с сожалением вздохнув.
– Я сам. Я понесу.
И он постарался выпрямить отсутствующие коленки.
Хорошо, что идти оказалось недалеко. Я раздвинул кустарник и прямо перед носом увидел удивительной красоты полянку.
Глава шестнадцатая
Медвежья Поляна
Большая, светлая, окружённая зарослями малины, она тянула прилечь на травку и греться на ласковом солнышке, подставляя бока.
– Отдых!
– скомандовал Фомич.
Мы с Оглоблей отправились за дровами. Как оказалось, не все у нас, как Фомич и Оглобля, питались воздухом.
Борода принялся собирать какие-то травки, Фомич пошёл за водой, Кондрат увязался за ним,
И тут же полез в густые заросли малины...
Нас с Оглоблей заставил всё бросить и бежать на Поляну леденящий душу вопль, перешедший в пронзительный визг.
К нашему ужасу мы опоздали. Выскочив из кустов, мы остановились, оцепенев от вида ужасающей картины:
Посреди поляны валялся лицом вниз несчастный страдалец Балагула, а сверху его беспощадно рвал огромный медведь.
Я вскинул обрез, целясь в медведя, но Оглобля толкнул стволы вверх, и картечь с визгом ушла в небо.
Медведь, от испуга присев, бросил трепать Балагулу, подпрыгнул, опустился на четыре лапы, и бросился наутек.
При этом с ним от страха случилась могучая медвежья болезнь...
Огромный медведь, ошалевший от страха, несся на другой конец поляны прямо на Кондрата и Фомича, возвращавшихся с вёдрами, полными воды.
Фомич успел отскочить за дерево, а Кондрат остался стоять как вкопанный, его сковал страх. Всё, что он смог сделать в свою защиту, это пронзительно завопить, отчего только усугубил медвежью болезнь.
Косолапый сбил с ног Домового, промчался всей своей массой прямо по нему и скрылся в густом кустарнике.
Фомич бросился к распростёртому Кондрату, но тот, хотя и с трудом, но всё же встал сам, вытянул перед собой дрожащие от страха руки и пошёл так в нашу сторону неуверенной деревянной походкой.
– Кондратик, что с тобой?
– участливо спросил его Фомич.
– Меня медведь об... обболел...
Фомич бегом принёс оставленные на краю поляны ведра с водой и вылил одно на Кондрата. Тот осмотрел себя, обнюхал, поморщился, горестно повздыхал и заспешил к бездыханному другу.
Дохромав до него, он склонился над телом Балагулы, и тут же вскочил, закрывая лицо руками:
– Ой, я не могу! Он ему... Он ему... Медведь ему горб отъел!
– в ужасе прошептал Кондрат.
Мы с опаской приблизились. Спина бедняги была залита кровью. Над ним, отогнав нас в сторону, склонился Борода, велев никому не мешать и принести воды.
Он долго и осторожно рассматривал бедного Балагулу, потом посмотрел на свою руку, понюхал её и облизал пальцы.
– Он Вурдалак!!!
– заорал Домовой.
– Это же малина!
– выкрикнул Борода.
– Это не кровь. У него вся спина в малиновом соке.
Мы с опаской приблизились и увидели, что спина у лежащего без чувств Балагулы вся в раздавленных ягодах малины.
Борода перевернул несчастного горбуна на спину и плеснул ему в лицо водой. Тот задёргался, задрыгал ногами:
– Не люблю воду! Не надо воды!
– Дружок, ты больше не калека! У тебя медведь горб отъел!
– радостно сообщил ему Домовой.
– Чтоб он у тебя что-нибудь отъел!
– сердито огрызнулся Балагула.