Фомка-разбойник (сборник)
Шрифт:
Охота была удачна: все вернулись к лодке с утками-острохвостами.
Валентин светил одну с большой высоты, прямо с неба, уверял он. Первая его утка.
В темноте, вконец измученные, вернулись в штаб.
– Батеньки, да на вас лица нет! – закричали ловцы, когда мы приблизились к стоявшей на столе большой керосиновой лампе.
Нельзя было выбрать более неудачное выражение: лица на нас было даже слишком много. Щеки и подбородок стали вдвое против своей обычной величины, лоб покрылся бесчисленными буграми и рогами, веки распухли с кулак
Я всем показал удивительную мою чайку.
– Халей, – говорили ловцы.
– А цвет, цвет! Видали вы когда-нибудь чайку такого цвета?
– Цвет действительно непонятный. Не видали таких.
Я торжествовал.
Утром поздно проснулись – и узнали, что «Зверобой» с другими судами экспедиции Рыбтреста ушел на север.
Для нас это был большой удар. Времени у нас оставалось меньше недели, а мы еще не добрались до самоедов.
И тоскливое чувство сиротливости закралось в душу. А вдруг не выберемся отсюда никогда?
– Поживете у нас, – утешали ловцы. – Со дня на день должен прийти снизу, из Тобольска, большой пароход. Он пойдет до Хэ. Выбора у нас не было.
Послали телеграммы друзьям в Ленинград:
«Привет с Конца Земли».
– Сколько же отсюда пройдёт телеграмма до Ленинграда? – спросил я у телеграфистки.
– А уж как повезет вам. Вот придет пароход, заберет почту и телеграммы, пойдет в Хэ. Вернется в Обдорск, там и сдаст на телеграф.
Я вытащил определитель птиц и все приспособления для снимания шкурок.
Но сколько ни бился с определением, выходило – халей.
Об этом говорили размеры птицы, ее крыльев и хвоста, красное кольцо вокруг глаз.
Против говорил цвет.
Вывод мог быть один: порода чайки, очень близкая к сибирской хохотунье, халею, но резко отличающаяся от нее цветом. Мною открыт новый вид – лярус ауреус.
Очень довольный, я закрыл определитель.
При этом я заметил, что от моих пальцев на белых листах книги остались золотистые масляные пятна.
«Кой черт! – выругался я про себя. – Где я вымазал их маслом?»
Я понюхал свои руки.
Они пахли дегтем.
Я посмотрел на чайку – и мне все стало ясно.
Тихонько, чтобы никто не заметил, я завернул золотую птицу в бумажку, вышел из барака и швырнул ее в помойку.
Никогда в науке не будет описана новая порода чаек необычайной красоты – золотая чайка, лярус ауреус!
Но где, язви ее хвост, могла она угодить в бочку с дегтем?
Об этом я не решился спросить у ловцов, чтобы не напомнить им о халее несказанного цвета.
Глава восьмая
На восточной стороне, за Югорскою Землею, над морем, живут люди Самоедь.
«Гусихин». – Вести с ловецкой родины. – Моряк
Отправились с Валентином шататься по тундре. Но сколько ни шли, – все та же картина: кустики да трава, да прозрачные тучи комаров. И нигде ни намека на человека.
Неожиданно со стороны Оби раздался низкий, сильный гудок. Мы поспешили к берегу.
По реке мимо нас величественно прошел большой белый пароход.
«Гусихин», – прочли мы на борту.
У ловцов был выходной день. В одном из бараков налаживали кино к вечернему сеансу.
Но все бросили свои занятия и побежали на пристань.
«Гусихин» привез новости.
«Гусихин» привез почту. Ловцы густо набились в штаб. У всех в руках были газеты, у многих письма.
С волнением рассказывали друг другу ловцы свежевычитанные вести с родины. С жаром обсуждали газетные новости.
Газетные новости были трехнедельной давности.
Вести с родины были трехмесячной давности.
«Гусихин» дал первый гудок.
Мы перебрались на борт.
Пуйко скрылось за поворотом. Пароход быстро удалялся от берега.
В мелких волнах у берега солнце заиграло радужными красками, вода в той стороне сияла и переливалась, как перламутр.
Большой, рыхлый человек оторвался от перил, повернулся ко мне. Разговорились. Оказалось – моряк. Четыре года безвыездно жил на Ямале, в Новом порту, уехал подыскать себе другое место. Поездил, поглядел – и вот возвращается.
– Неужели лучше не нашли?
– Привычка, знаете… Потянуло назад.
Украдкой, с удивлением оглядываю его большое распаренное тело, благодушное сырое лицо с тюленьими усами. Тюленьи усы. А я-то думал: ледяные живут люди на севере, без чувств, без нервов.
Правда, подбородок у него тяжелый, таким можно дробить серьезные препятствия. Но эти мягкие глаза?
– Летом даже очень интересно, – охотно рассказывает моряк. – Карской экспедиции приходят суда в порт, иностранные суда подходят. Работы – только поворачивайся.
– Но ведь это каких-нибудь три месяца. А остальные девять?
– Ну что же? Вот считайте сами: октябрь – охотничий месяц. Это по-самоедски. Они еще здесь, наведываются частенько: то помочь надо, то так просто – гостят. Ноябрь – первый темный называется. Самоеды все еще здесь, чум за чумом проходят с севера. Большой темный – декабрь, – тут уж все пройдут, и мы действительно оторваны месяца на три с половиной. Темно. Радио только да письма – за всю зиму одна-две оказии случится. Да и то нельзя рассчитывать, что дойдут.