Фомка-разбойник (сборник)
Шрифт:
Это были тальниковые куры – неро-хонде – тундряные белые куропатки.
Скоро мы дошли до маленькой Хэнской речки.
Я вышел по речке к обширному сору. Здесь на песок медленно и полого выкатывались длинные волны. Птиц нигде не было видно.
Неподалеку на берегу лицом к воде стоял самоедин и от времени до времени принимался кричать дико и пронзительно. Наверно, он и распугал всю утку. Слов я не понимал, но явно было, что он кого-то звал.
А в руках он держал длинное ружье.
Напрасно я всматривался
Самоедин опять закричал. Теперь похоже было, что он обкладывает кого-то нехорошими словами, русскими словами.
«Кого это он? – недоумевал я. – Воду, что ли? Или ветер?»
Я тихонько приблизился к нему.
Вдруг далеко на воде мелькнуло что-то темное, круглое: мне показалось – мокрая человеческая голова. Но она скрылась так быстро, что я не поручился бы за свои глаза: может, и привиделось.
Самоедин опять закричал, еще громче прежнего, и поднял ружье.
Я подошел к нему вплотную.
Ок обернулся, и приветливая улыбка замаслилась на его темном лице.
– Кого это ты?
– Сало нада, ремень нада.
Я ничего не понимал: из утопленника, что ли, решил он добыть себе сало и ремень?
Тут опять мокрая черная голова высунулась из воды, еще дальше от берега, и самоедин закричал.
На этот раз я успел разглядеть, что это была за голова, и расхохотался.
– Такой охота, – весело объяснил самоедин. – Человек на берегу кричать, – водяной сармик не терпит. Приходит близко глядеть. Тогда стрелять.
– Морской заяц?
– Морской заяц большой. Этот маленький. Нерпа, нерпа.
Он еще покричал несколько раз. Но зверь не показывался больше.
Потом я узнал, что это здесь обычный способ охоты на тюленей.
Нерпа до смешного любопытна. Она не может удержаться, чтобы не подплыть, не посмотреть, кто это стоит на берегу и кричит. Тут ее и бьют.
В Обской губе два тюленя – нерпа и крупный морской заяц.
Шкура их идет на ремни для постромок и на пошивку непромокаемых сапог. Жир самоеды едят сами и кладут в песцовые ловушки для привады.
Зимой промышляют тюленей на припае [39] у продухов. Это очень опасная охота: большие куски льда часто отрывает от припая и вместе с охотниками уносит в океан.
На горе открылась нам безотрадная мокрая степь – тундра. Она холмилась, кой-где на склонах стояли невысокие корявые деревья, распластались кустарники – лазуны. В низинах и падях поблескивали озерки.
39
Припай – ледяные закраины у берегов.
– Смотри: княженика, сморода! – крикнул из кустов Валентин.
Удивительным
Но ягод мы тут нашли много. Кроме княженики и очень кислой и мелкой красной смородины нашли множество рясной морошки – золотистой, распаренной, сладкой, – нашли много брусники.
Еще удивительней было найти на корявой низкой сосенке большое беличье гайно из сучьев, с сухим мохом внутри. Оно было заметно издалека, и его можно было достать рукой.
Я прямо глазам своим не верил: что делать здесь, в тундре, лесному зверьку? Как белка живет здесь, на низеньких, редких деревьях, среди этих мокрых пространств?
Хозяйки дома не оказалось. Мы пошли дальше.
Начался мох, олений мох – ягель. Сухой – он ломкий и хрустит под ногами, как жухлый осенний лист. Но тут в нем столько влаги, что идти по нему – наказанье.
Сапоги невыносимо увязали в мох, почва под ногами качалась.
Тело исходило потом, к нему липла одежда, а лицо и руки полосовал, жег холодный ветер.
Мы спустились в низинку. Ветер перестал мучить, но облепили, беспрерывно кололи мошки.
Перед нами лежало небольшое озерко, все затянутое травой. Его окружал низкий кустарничек.
Мне некогда было разглядывать, что это за растения. Валентин уже грохал в озерко.
Я торопливо пробирался через кустарник. Цепкие ветки охлестывали сапоги, хватали за ноги, не давали идти, не пускали к озеру.
Это сопротивление раздражало, выводило из себя. Казалось, густая, жадная растительность нарочно цепляется, нарочно держит.
Наконец ноги совсем увязли в каких-то не то корнях, не то ветвях, ползущих по земле.
Я должен был остановиться, помочь ногам руками, – и тут внимательней взглянул на державший меня кустик. Что за дикая нелепость? – Береза!
Коричневатой кожицей покрытый ствол, крошечные с зубчиками листья – ошибиться было невозможно: этот жалкий кустик, это пресмыкающееся растеньице – взрослая, даже престарелая береза. Я, как великан выше леса стоячего, запутался ногами в березовой роще!
Стало смешно и горько: во что превратился тут лес! Север бросил его на колени. Север превратил его в жалкого ползучего гада.
Старушка крепко обняла мои ноги. Я осторожно высвободился и пошел дальше.
Мы смело вошли в неглубокую воду озерка: ведь, тут не провалишься, не ухнешь в окно: под водой всюду твердая почва – вечная мерзлота.
Здесь не нужна охотнику собака: утки снимаются из-под самых ног или спасаются вплавь. Я стрелял взлетающих, Валентин – уплывающих.
Что-то просвистело в воздухе у меня за спиной. Я обернулся.
Священный ханновей!
Мы охотились в его участке. Он не мог потерпеть этого, это было нарушение его прав.