Форма жизни
Шрифт:
Кайл словно обезумел в этот миг. Ему хотелось назад, в город, к людям…
Едва соображая, что делает, он побежал в том направлении, где, по его субъективному мнению, должен был находиться родной город.
Солнце вот уже несколько часов как встало над унылой лавовой равниной, согревая мёртвый камень своими жаркими лучами.
Юноша брёл, спотыкаясь и падая, теряя последние силы, уже утратив всякую надежду на возвращение. Куда ни глянь — повсюду одни и те же пейзажи: мёртвый, покрытый паутиной трещин вулканический
По телу Кайла струился пот.
Он уже не хотел ничего — ни жизни, ни смерти, его разум, казалось, давно погас, а телом движут лишь инстинкты.
…Солнце поднялось ещё выше, превратив участок равнины, по которой двигалась одинокая фигурка, в раскалённую сковороду. Некоторые камни начинали лопаться от жары, без видимой причины вдруг покрываясь сеткой трещин и с лёгким шорохом рассыпаясь угловатым щебнем.
В недолгие минуты просветления, когда разум возвращался к нему, Кайл с ужасом смотрел вокруг, подозревая, что давно должен был превратиться в иссохший труп, но ведь этого не происходило! Он не понимал, что за процессы протекают в его организме, юноша даже толком не знал, что на самом деле, кроме громких проклятий, кроется за этим термином — изменение.
Он продолжал идти, машинально переставляя ноги.
Защитный костюм уже не мог уберечь его от разлившегося над открытым участком равнины испепеляющего света, кожа под серым балахоном стала сухой и шершавой, пот больше не струился по ней, а на ткани одежды белели разводы высохшей соли.
Голова пылала, язык едва ворочался во рту, и с каждым шагом Кайл всё явственнее начинал понимать, что человеку не место на этих раскалённых днём и промерзающих ночью равнинах, словно кто-то незримый постоянно нашёптывал ему на ухо эту мысль.
Наступил миг, когда он не смог дышать. Равнина раскалилась до такой степени, что из трещин между камнями начали бить струи газа, а трубки дыхательного аппарата скорчились, не выдержав температуры фильтруемого в них воздуха…
Кайл упал, не в силах идти дальше.
Последнее отчаянное, уже не осознанное, а скорее конвульсивное движение приподняло его голову, и перед мутным взглядом юноши вдруг предстал странный пейзаж.
Метрах в двухстах от него, под сенью одинокой скалы, похожей на ту, из-под прикрытия которой выскочили атаковавшие обоз Сервы, стоял невысокий, сложенный из прямоугольных каменных блоков одноэтажный дом с плоской крышей, покрытой чем-то наподобие зеркала.
От дома во всех направлениях разбегались ровные, тщательно распланированные дорожки, по краям обсаженные невиданными кустами, протянувшими свои серебрящиеся ветви навстречу испепеляющим лучам солнца.
Неподалёку от дома, у пруда, заполненного ртутно поблёскивающей жидкостью, сидел человек. Он был занят весьма бесхитростным занятием: распиливал надвое глыбу мягкой вулканической породы, придавая ей форму
— Помогите… — отдавая последние силы, прохрипел Кайл, уже не надеясь, что шелестящий звук его голоса долетит до этого призрачного строения…
Его действительно никто не услышал, но спустя некоторое время Кайл снова пришёл в себя.
Мираж не исчез, он остался точно таким же — ясным, контрастным, материальным.
Человек сидел вполоборота к нему на осколке лунной породы, который он неторопливо распиливал надвое, действуя при этом обыкновенной ножовкой, какие предназначены для резки металла.
Глыба камня была мягкой, податливой, а терпение человека — безграничным. Стоило посмотреть, как спокойно, равномерно, без судорожных рывков и излишних усилий двигается ножовочное полотно, как тут же становилось ясно — он получает удовольствие от выполняемой работы.
Кайл увидел его издали, и эта картина, воспринятая им в первый момент как мираж, бред, внезапно придала ему сил, чтобы ползти дальше, двигая своё непослушное тело к маленькому островку непонятной жизни, приютившемуся у скального основания, на самом краю мёртвой, покрытой кратерами пустыни.
Он полз, задыхаясь от своих усилий и порождаемой ими боли. Каждое движение причиняло ему нестерпимые муки, но ещё худшим было осознание того, что поразившая его проказа продолжает расползаться по коже уродливыми металлизированными пятнами.
Человек, казалось, не видел и не слышал его. Он спокойно продолжал своё занятие.
Кайл уже не видел ни маленького садика с ртутным прудом, на краю которого раскинул свою колючую крону металлический кустарник, ни мощённых красивым, гладко отшлифованным камнем дорожек, ни маленького домика, наполовину врезанного в скалу. Он полз, стараясь удержать перед своим помутившимся взглядом спину человека, а его губы кривились в запредельном усилии, пока с них не сорвался наконец крик:
— Помогите!..
Человек перестал двигать ножовкой.
Несколько секунд он сидел напряжённо и неподвижно, словно имел глаза на затылке или мог видеть происходящее у него за спиной каким-то иным образом, потом отложил свой нехитрый инструмент и встал.
Силы к этому моменту окончательно покинули Кайла. Он понял, что умирает, и все усилия, вся та страсть к жизни, что двигала им на протяжении последних дней, вдруг показались глупыми, ненужными, весь мир тонул в нечеловеческой боли, которая выжигала его изнутри, и он уже молил о смерти, хотел её.
Когда человек подошёл к нему и склонился над безвольным телом, Кайл уже не мог ничего видеть и слышать — он в бесчисленный раз потерял сознание.
Человек присел на корточки, некоторое время смотрел на его тело, покрытое просвечивающими сквозь изодранную ткань защитного костюма металлическими струпьями, потом покачал головой, одной рукой небрежно перевернул Кайла на спину и опять усмехнулся.
— Надо же, — пробормотал он, — изменённый, но ещё не испорченный. Редкий случай в наши дни.