Формалин
Шрифт:
– Сильнее, - тренер недоволен, ведь парень не выкладывается на все сто процентов, хотя может куда больше. Ему не по душе такое отношение к делу, поэтому мужчина заставляет Дилана бить голыми руками, без перчаток.
И Дилана это устраивает: ему нравится чувствовать эту боль, легкое покалывание, что заставляет сердце биться в два раза быстрее. Ему нравится тот факт, что все эти чувства он контролирует сам, что он подчиняет все себе.
Мужчина наблюдает за тем, как ученик бьет по боксерской груше. Его костяшки давно покраснели, и их кожа начала покрываться капельками крови. Лицо Дилана не напряжено. Он абсолютно спокоен. Его движения
Парень бьет сильнее, сжимая ладони в кулаки.
Тренер чешет грубую щетину, ведь, спустя столько лет, никак не может понять истинную причину всего, чем занимается Дилан. Не понимает, ведь после школы, практически каждый день, парень приходит с новыми отметинами на лице и теле.
С какой целью О’Брайен тренируется? И почему так упорно продолжает держаться за это дело? Парень явно не слаб, так, какого черта, он каждый раз приходит с такой миной вместо лица и с синяками?
Девушка выглядит гораздо лучше, чем вчера. Она бодро скачет по кухне, собирая оставленные вещи.
– Тебе явно лучше, - мать, впервые, никуда не торопится, но дочь слишком спешит, чтобы заметить эту незначительную деталь.
– Да, все благодаря папиным таблеткам, - Кэйлин тянет руку к столу, а её зрачки бегают от яблока к кексу. Она выбирает фрукт, целуя мать в щеку, но перед тем, чтобы выйти, спрашивает:
– Отец еще не встал?
Женщина устало покачивает головой.
– Ладно, я побежала, - девушка выскочила из кухни, оставив мать одну.
Та потирает отекшее лицо, касаясь пальцами опухших век. Она плохо спит. Ее преследуют, да, именно преследуют странные, навязчивые сны. Они не дают ей покоя, но нужно работать, поэтому женщина заставляет себя подняться с жесткого стула и покинуть кухню, так ничего и не поев.
Мужчина долго смотрелся в зеркало, что висит в ванной. Его взгляд помутнел, а рассудок еще не был в состоянии что-то осмыслить. Он просто видел Ее. Она стояла позади. За его спиной.
Она шипела, одновременно шепча, но этот шепот давил на стенки черепа Стюарта. Мужчина сглотнул, приоткрывая губы. Его зрачки задергались и начали закатываться.
***
Странно, но сегодня я чувствую себя другим человеком: бледное небо кажется ярче, а шум ветра ласкает мои уши. Это приятно.
Думаю, вчера был один из таких дней, когда я впадаю в глубокую депрессию, на смену которой приходят апатия и меланхолия. А иногда все нападает разом, одновременно. И тогда я становлюсь совершенно иным человеком. Мне ничего не хочется: ни есть, ни пить, ни рисовать, ни писать, ни с кем говорить. Мне охота лежать на холодном полу в запертой комнате и смотреть в потолок.
Такое состояние, которое зовется у меня “депрессивный загул”, может длиться от дня до месяца, а то и больше. И это жутко мешает моей самореализации в обществе.
На самом деле мне столько хочется добиться, столько идей, планов, мечты, но потом вспоминаю, что это “я”, и все встает на свои места.
Ну, что у такой, как я, может получиться? Я не какая-то актриса из популярного фильма. Жизнь - это не кино.
И я смирилась с этим.
Впереди мой автобус. Я впервые чувствую прилив сил, поэтому срываюсь с места, кинувшись к нему, чтобы успеть. Транспорт не тронулся с места, поэтому я заскочила в него, но резко затормозила, ибо еще немного, и впечаталась бы носом в плечо О’Брайена. Парень о чем-то беседовал с водителем, пряча руки в карманах джинсов. Я поприветствовала “мужчин”, поднимаясь в салон, но опять заставила себя
Автобус, наконец, тронулся, а мой взгляд был прикован к тем, кто сидел на сидениях. Опять. Старики. И теперь они все спят.
Я надула губки, понимая, что сегодня не посижу. Кажется, все мои мысли были заняты, ведь совсем не слышала голоса Дилана, который продолжал топтаться за мной.
Он тыкнул меня в бок пальцем, и, если честно, было неприятно. Моя кожа, скажем так, очень нежная и тонкая, и синяки появляются от любого соприкосновения с чем-либо.
Поворачиваю голову:
– Чего?
– Ты собираешься проходить или садиться?
– Так же раздражённо спрашивает, кивая в сторону салона. Я закатываю глаза, отворачиваясь:
– Куда мы, по твоему, сядем?
– Мой взгляд замирает.
Пусто.
Все места свободные, салон пустеет. А я выгляжу теперь, как полная идиотка.
Приоткрываю губы, нервно улыбнувшись краем рта:
– Ох, ты…
Не договариваю, ибо Дилан давит ладонью мне на живот, заставляя почувствовать смущение, но и отойти к сидениям сбоку, освободив ему путь. Я поднимаю ладони, виновато сжимая губы. Что ж, теперь он точно думает, что я странная. В свое оправдание могу сказать, что на меня так действуют таблетки, что дал мне отец. Маме я сказала, что они были куплены по рецепту, но на самом деле это не так. Поэтому, кто его знает, какое побочное действие они окажут на мне.
Дилан садится на тоже место, что и всегда, а я, не мнусь, и сажусь перед ним, поворачиваясь:
– Как твоя шея?
Дилан долго молчит, думаю, пытался понять, о чем я, но, кажется, до него дошло, ибо он потер шею, пожав плечами:
– Неплохо.
Я улыбаюсь, ведь, как мне кажется, контакт с ним установлен. Кладу яблоко на сидение рядом с собой и вновь обращаюсь к Дилану:
– Почему бы тебе ему не врезать?
Только сейчас замечаю, что парень слушает музыку одним ухом и не пялится в свой телефон, а смотрит в окно, убрав оставшиеся сонники с глаз. Но он не настроен на разговор о “Линке и все, что с ним связано”, поэтому я роюсь в кармане, зная, что шоколадка должна быть там, и, находя её, протягиваю Дилану. Парень хмурит брови, подняв на меня глаза. Я рада, что и зрительный контакт установлен, вот только, странно, я не выдерживаю его взгляда, отводя глаза первой:
– Ты обязан посмотреть “Обитель зла”. Найдешь там себя.
Поскольку я уставилась в окно, то немного продрогла от касания его пальцев. Краем глаза смотрю на О’Брайена, который берет шоколадку, пристально разглядывая этикетку.
Я немного теряюсь: мне показалось, или он специально приподнял очки, чтобы прочитать название?
Ладно, этот тип тоже странный.
После недолгой паузы, мне становится невыносимо от всей неловкости этой ситуации, поэтому опять открываю рот:
– Ты всегда такой молчаливый?
– А ты всегда такая болтливая?
– Снова отвечает вопросом на вопрос, но это уже не так сильно раздражает.
– Я люблю болтать, - опираюсь руками на спинку сидения и смотрю в потолок.
– Ты давно живешь в этом поселке?
– Это допрос?
– Окей, это бесит.
– Нет, это беседа, - отвечаю, вновь опуская глаза на него.
– Так что, давно живешь?
– А я думал, наш информатор тебе уже всю историю моей жизни выложил, - пустил раздраженный смешок.
Я задумалась, но поняла, о ком он. Да, Анна явно много знает, но именно про него она сказала не так много.