Формат. Сборник литературных миниатюр
Шрифт:
Так началось великое противостояние с «Русской выгодой», от которого больше всех почему-то стал страдать Германский. Под чутким руководством Американова он не только отказался от покупки продуктов питания, но заодно лишил себя и всю свою семью горячей воды, отопления и электричества в квартире. По мнению Американова, поставщикам коммунальных услуг тоже следовало указать на их место, дабы не завышали тарифы, а это можно было сделать лишь через очередной непримиримый бойкот.
– Ну ты и ловкач, – подмигивал Американов, – скоро всех к ногтю прижмёшь и будешь жить при деньгах и в изобилии.
В
Вконец отощавший и обессиленный Германский предложил было Американову слегка смягчить бойкот, на что последний ответил решительным отказом.
– Голод и холод полезны, Германский! Главное – перетерпеть, – говорил он, украдкой жуя сосиску торговой марки «Русская выгода». – Я подсчитал: сегодня в магазине побывало пятьсот человек, а без нашей инициативы могли бы и все пятьсот пятьдесят. План работает!
Через месяц план сработал окончательно. Из своего окна Американов увидел наконец, как вокруг магазина засуетились рабочие, а грузовики приступили к вывозу товара. Тем же вечером они с Германским направились принимать капитуляцию. Но при входе в магазин их встретило странное объявление:
«Магазин закрыт на ремонт в связи с расширением. Следите за рекламой, скоро открытие!»
Тут Германского хватил удар, и он со стоном повалился на землю. Смотря на измождённое и неподвижное тело, Американов вздохнул и достал телефон.
– Французов? Послушай, Французов, а тебе не кажется, что магазин напротив слишком богато живёт за счёт нас, покупателей?
15.07.22
Временные и вечные
– Вот так, набрасывай на голову! На голову! Отлично! Поднимай!
Грубый ремень обхватил шею трёхметрового бронзового маршала, змеевидно заскользил, натягиваясь, и воин прошлого с букетом цветов в руке со скрежетом сорвался с гранитного постамента. Ещё минут десять он мерно покачивался в воздухе, пока внизу, на фоне этого гиганта, суетились карликовые рабочие. Они раскладывали по газону деревянные брусья и что-то кричали крановщику. В тревожном нетерпении, будто пытаясь побыстрее отделаться от постыдной работы, двое из них подошли к постаменту и принялись молотком и стамеской сбивать выложенную чешскими буквами русскую фамилию. Рабочий, что орудовал инструментами, был толст, бородат и раза в два старше второго, стоящего рядом и собирающего в руку стопку из снесённых букв. По виду он походил на студента с глуповатой и вытянутой физиономией, которая не переставая жевала арахис из пакета, лежащего в кармане куртки.
– Карел, а кто это? – спросил он наконец, когда ему передали очередную отбитую букву.
– Маршал, русский маршал, – прокряхтел Карел.
– Это я вижу, ведь читать я умею,
Карел оторвался от своего занятия и кулаком потёр лоб, отчего его пыльная кепка сползла на затылок.
– Петр, а вас что, истории уже не учат? – прищурившись, спросил он.
– Почему? Учат. Да ты же знаешь, я в академики не собираюсь.
– Это великий полководец прошлого, – объяснил Карел. – Победоносный маршал, освободитель нашей страны. Большой человек. Ему рукоплескал весь мир современников. Один из созвездия славных военачальников, которые одолели мировое зло.
– Да ну! – Петр покосился на уже лежащего на деревянных балках бронзового витязя минувшего века и, слазив в карман, вновь зажевал. – То есть он сражался со злом, да?
– Ну да, – нехотя признал Карел, продолжая стучать молотком.
– И здорово он этому злу врезал?
Карел перестал стучать и задумался.
– Свернул ему голову, – не поворачиваясь, ответил он.
– А потом он возгордился и заставил нас поставить себе памятник?
– Да ты что! – Карел усмехнулся. – Мы свободолюбивый народ. Нам никто приказывать не смеет. Мы сами поставили ему памятник.
– И после этого он отплатил нам злом, – нахмурился Петр.
– Нет, памятник мы поставили уже после его смерти.
Минут пять они работали молча. В небе над Прагой сгущались тучи, скоро должен был пойти дождь. К площади подъехал грузовик, и ноги бронзового маршала обмотали ремнями, готовя его к погрузке в пыльный кузов.
– Послушай, Карел, – вдруг что-то надумав, заговорил Петр. – Так за что же тогда мы его сносим? Маршала этого? Ведь после смерти он нам ничего плохого сделать не мог.
– Ну, – протянул Карел, – с тех пор многое изменилось.
– Что?
– Ну, многое, – пространно пояснил Карел, ещё громче стуча молотком. – Изменилась наша политика, история. Русские теперь нам не друзья, и вообще, они империалисты и оккупанты. Они против демократии, представляют для нас угрозу. Словом, так надо!
– Хорошо! Пусть изменилась политика, но ведь сам маршал с тех пор не поменялся, разве нет?
– Что ты хочешь этим сказать? – насторожился Карел.
– Я хочу сказать, что, если он умер, а памятник мы ему добровольно поставили после смерти, это значит, что он нам ничего плохого сделать не успел, верно? И в истории он остался полководцем, победившим зло. Так что изменилось, если он навсегда остался на стороне добра?
Карел посмотрел на коллегу взволнованным взглядом.
– Карел, если он константа, – продолжал испуганно бормотать Петр, – и навечно остался на стороне добра, и раньше мы были с ним заодно, а теперь мы его сносим, значит, изменились мы? Значит, это мы сменили сторону? На чьей мы теперь стороне, Карел?
– Тебе надо поменьше думать! – фыркнул Карел, остервенело сунув своему напарнику очередную сбитую букву.
Пошёл мелкий дождь. Маршала загрузили в грузовик и накрыли рваным брезентовым тентом. Рабочие тоже стали собираться. Только Петр замешкался у осиротелого постамента. Он рассматривал груду букв в своих руках. Наконец его окликнули. Он торопливо отыскал в этой куче букву «К», украдкой засунул её в карман и побежал к автомобилю.