Формула гениальности
Шрифт:
Карим Мухамеджанович Сартаев, грузный и пожилой мужчина лет шестидесяти, был занят делами, когда дверь кабинета открылась и заглянула секретарша:
– К вам пришел Капан Ахметов, из Института экспериментальной медицины.
Сартаев немного подумал, затем сдержанно сказал:
– Пусть войдет.
Через минуту в кабинет вошел Ахметов. Карим Мухамеджанович приветливо встал из-за стола ему навстречу. На широком, смуглом и непроницаемом лице его, изрезанном резкими и глубокими морщинами, почти незаметно одновременно мелькнули радость и беспокойство. Капан Кастекович мгновенно отметил про себя эту мимолетную реакцию по жилого ученого, наклонив голову и больше
– Здравствуйте, Каке, – свободным жестом старого знакомого протянул он руку.
– О, Капанжан, – любезно произнес Карим Мухамеджанович, пожимая руку молодого ученого с особой теплотой. – Что-то я не вижу вас в последнее время. Как ваши дела? Что нового в Институте? В вашей лаборатории?
– Спасибо. Все хорошо. – Капан Кастекович взглянул на часы.
– Я слушаю, Капанжан, – сказал Сартаев, приготовившись внимательно слушать.
– Каке, – без промедления начал Капан Кастекович, – тот джигит… начал новый эксперимент… Если он добьется в нем успеха, то его вообще никто и никогда не остановит…
– Какой эксперимент? – спокойно переспросил Сартаев. Лицо его по-прежнему оставалось непроницаемым, но Капан Кастекович знал, какие чувства возникли сейчас в душе пожилого ученого.
– Он хочет путем стимуляции, путем цикла в десять сеансов гипноза резко усилить способности человека с ординарным генотипом. – Левый глаз Сартаева дернулся в нервном тике. – Студента первого курса математического факультета КазГУ Баяна Бупегалиева. Он сейчас находится в клинике.
Карим Мухамеджанович по-прежнему молчал. Новость была для него более, чем неприятной и неожиданной. Капан Кастекович понимал его состояние.
– Когда это случилось? – после затянувшегося молчания спросил пожилой ученый.
– Сегодня утром.
– Ночью он лег спать ровно в половине четвертого. Я читал каждую его мысль. Это было что-то слишком редкое и грандиозное…
– Он не упомянул об этом эксперименте в плане работ за этот год, – после некоторого молчания снова произнес Сартаев.
– У него были свои соображения, – сказал Капан Кастекович, прекрасно понимая, о чем он умалчивает.
Сартаев тоже прекрасно понимал его. Они давно и хорошо знали друг друга. Их объединяло нечто большее, чем дружба.
Пожилой ученый молчал. Во взгляде его вдруг мелькнул немой вопрос. Это был даже не вопрос, а проявление слабой и запоздалой надежды, в иллюзорность которой он не верил сам. Капан Кастекович сразу прочитал его мысли.
– Я всегда рассказывал вам о его замыслах, но их никогда не удавалось предотвратить… Можно влиять на всех людей, в разной степени, но на него… он не поддается никакому влиянию извне. У него необыкновенная воля и мощное самовнушение – этот психологический барьер совершенно нельзя пробить. Но…
– Капан Кастекович снизил голос, словно их кто-то мог услышать, – на этот раз ему можно помешать…
Взгляд Сартаева стал напряженным. То разгораясь, то затухая от силы желания и сомнений, в нем вспыхнула долгожданная надежда.
– Есть единственный способ… – негромко продолжал Капан Кастекович. – Можно повлиять на неокрепшую психику юноши и помешать ему воспринять гипнотические внушения Наркеса.
– Если бы удалось сорвать этот эксперимент, то, ссылаясь на него, как на большую или малую неудачу, можно было бы сместить его с поста директора. – Сартаев немного помедлил и продолжал: – Мы бы не посмотрели, что он лауреат… За ним есть грешки, но нам нужны большие мотивы…
Капан Кастекович снова взглянул на часы.
– Он скоро подъедет к
– Я постараюсь, – коротко сказал он.
– Я тоже поищу кое-какие пути…
Они обменялись рукопожатиями, и Капан Кастекович вышел.
Сартаев, оставшись один, задумался.
3
Наркес вместе с дежурной медсестрой совершал утренний обход своих больных. Их было только двое, находившихся в одной палате с Баяном. Накануне Наркес провел им операции на мозг, удалив у одного доброкачественную и у другого злокачественную опухоли. Они лежали с белыми марлевыми повязками на головах. Швы на голове у них затягивались. Чувствовали они себя хорошо, и через несколько дней их можно было уже выписывать. Из-за большого объема работы на посту директора Института Наркес не мог вести несколько палат с больными, как это делали другие врачи. В этом и не было необходимости. В отличие от многих предшественников, работавших до него на этом посту, Наркес занимался не только административной и организаторской деятельностью, но и был действующим нейрофизиологом, психоневрологом – одним словом, клиницистом, ни на один день не порывавшим связи с практикой, которой он придавал решающее значение.
Подробно поговорив с больными, расспросив их о самочувствии и убедившись, что у них нет никаких жалоб, Наркес перешел к Баяну.
– Ну, а твои дела как? Рассказывай. Как ночью спал?
– Ночью спал немного поверхностно, – начал рассказывать юноша. Наркес утвердительно кивнул.
– Но не это страшно, Наркес Алданазарович. Странно другое… Ночью я проснулся, знаете, от чего? Чей-то голос, хотя и слабо, но отчетливо внушал мне, что я должен постоянно сопротивляться Действию ваших сеансов и что из этого ничего не выйдет. Сначала это было смешно, как мелкое радиохулиганство в эфире. Года два-три назад мы с ребятами из нашего дома, которые занимались в кружке радиолюбителей, конструировали радиопередатчики и выходили в эфир с песнями и речами. Несколько раз нас чуть не поймали, но мы четко провело «сторожей». Так и здесь. Я слушал голос сперва с интересом. Но он не давал мне спать почти до утра. Наконец я не выдержал и стал громко возражать ему: «выйдет», «выйдет». На мой голос вошла медсестра и стала ругать, что я не сплю. – Баян взглянул на медсестру и умолк.
– Это правда? – спросил Наркес у медсестры.
– Было такое ночью?
– Было, – подтвердила медсестра. – Я думала, что он чем-то занимается и может разбудить других.
Новость была настолько неожиданной, что Наркес сперва засомневался в ней. Он внимательно посмотрел на Баяна, но чистые, правдивые глаза юноши полностью рассеивали его сомнения.
Поняв, что ему не совсем доверяют, Баян виновато произнес:
– Индуктор был сильный, Наркес Алданазарович. Если бы он находился в одной комнате со мной, как вы во время сеанса, было бы совсем плохо.
Соседи Баяна по палате, медсестра, да и сам Наркес были поражены услышанным.
– Очень странно… – через некоторое время произнес Наркес. – Очень странно… Индуктор… Кто бы это мог быть?…
Затем обратился к юноше и ободрил его:
– Не волнуйся. Все будет хорошо.
В сопровождении медсестры он вышел из палаты. Очередной сеанс гипноза Наркес провел с большим хладнокровием, чем обычно. Он ни на секунду не сомневался в своих силах и возможностях и потому, чем больше были встречавшиеся ему трудности, тем более уравновешенным и собранным он становился.