Формула любви
Шрифт:
Соль остается на руках, на лице, на одежде. А я продолжаю вдыхать такой нереальный, но все такой же опьяняющий воздух. Пусть, пусть это будет сейчас, когда я уже никогда не смогу увидеть и почувствовать. И я вновь поднимаю взгляд.
А там, где-то вдали зажегся маяк – небесный столб, подпорка для низких кучевых облаков. Он зажигается и гаснет под порывами ветра, что гонит по вечернему пляжу колкие кристаллы песка, которые больно впиваются в ноги. И пусть все именно так – солоно и больно – но эти мгновения хочется продлить столь долго, чтобы навсегда запомнить.
Это время, когда на побережье еще нет
Не раз я переносился сюда из своей реальности Нью-Йорка. Особенно, когда мне хотелось побыть одному, хотя бы в своих мыслях.
Я был здесь только лишь однажды несколько лет назад. Вот так, сидя на пластиковом стуле на балконе второго этажа маленького частного отеля, больше похожего на дачу, с видом на штормящую Адриатику, попивая местное пиво, я вспоминал о ней, о Диане, хотя искренне обещал себе этого не делать. И ощущение абсолютного счастья увлекло меня за собой.
Я даже не знаю, как передать это чувство. Может быть, когда мир вокруг почти перестает существовать, погружается в яркое сияние, расплываясь все больше и больше, наполняясь тихим гулом волн… И даже это совсем не то. Миг, завернутый в яркую обертку желания, вспыхнувший и тут же погасший. И больше никогда это не повторялось.
А потом, когда совсем стемнело, здесь происходит это довольно рано, я сидел в патио отеля и учил старого бармена готовить самбуку.
– Как же я был счастлив тогда! – Кажется, я сказал это вслух.
Себастьен сидел рядом, на перилах того самого балкончика в Лидо ди Езоло.
– Ты, кажется, что-то сказал?
– Я был счастлив. Давно, но это было!
– Тебе повезло! – Но усмешка его показалась мне горькой.
…и очень часто, после возращения к родным берегам меня не отпускало это безумное ощущение потери того самого настоящего и искреннего счастья, порой доводя до депрессии, до полного исступления.
* * *
– Прошел почти час, чем ты там занят? – Себастьен опять посмотрел на часы. – Мы должны идти дальше. – Я моргнул – все тот же госпиталь за спиной у Себастьена – ни тебе Лидо ди Езоло, ни кованных перил маленького балкончика, ни шума моря, ничего такого… – Может быть, тебе и нравятся игры с твоим подсознанием, но все-таки нам пора. – Он встряхнул крыльями за спиной. Я заметил, что по ним пробежала едва уловимая глазом волна снизу наверх, до самых кончиков. Из его оперенья выскочило перо, и мягко спланировало на каменное крыльцо.
– Мама, мама, – вдруг раздался детский голос. Из дверей больницы выходили посетители и среди них рыжий мальчишка лет шести. – Мама, смотри какое красивое перо, можно я возьму домой? – И, не дождавшись разрешения, он схватил его и вставил в нечесаную копну волос. Себастьен подмигнул ему, а тот лишь растерянно улыбнулся и побежал догонять мать, уже спустившуюся с крыльца.
– Он что, тебя видел? – Не понял я.
– Кто? Тот мальчишка? – Уточнил ангел.
– Да, он.
– Ну
– И куда мы направимся на этот раз? – Я усмехнулся. – На мою планету, в Италию, или, может быть, в Древнюю Грецию? – Кажется, стоило закрыть глаза и, кажется, черный космос с иллюминацией звезд возвращался.
– Не ограничивай свой разум тем, что ты уже видел. – Вполне серьезно ответил хранитель. – Может быть, для тебя это будет большим сюрпризом, но сначала мы направимся к Мигофу.
– Где это?
– Скорее – кто это! Я ведь уже говорил тебе, что все это не похоже на Скифию, да и ты все-таки еще жив как-никак. Несмотря на то, что ты уже пересек черту, здесь, кроме нас с тобой, есть и другие – похожие на живых. Идем. – Себастьен убрал крылья под свои одеяния и, довольно легко для своей полной фигуры, спустился по ступеням. – Идем, идем, что ты там замер? – Себастьен обернулся и махнул рукой. – Здесь недалеко, в нескольких кварталах отсюда. Заодно подышим затхлым вечерним воздухом твоего любимого Манхеттена.
Мы спускались к Чайна-таун. Я хорошо знал эти места – с Дианой мы часто проводили время в маленьких чайных этого китайского квартала, насквозь пропахшего запахом быстрой китайской еды. Она хорошо разбиралась в китайском чае: чан-чао-цин, пуэр, ци-хун. И, сколько бы она меня не учила, мне не удавалось запомнить ничего из этого множества названий. Кроме вкуса, в котором ощущалась древность рецептов и крепость сорванного чайного листа.
Может быть, таинственный Мигофу не случайно назначил встречу именно здесь. Ведь теперь все мои чувства вновь были напряжены, в каждой клеточке моего тела роились воспоминания, мои мысли вернулись в прошлое. Я просто был уверен, он знал об этом, иначе, к чему такая знаковость?!
Пока мы шли, я не расспрашивал Себастьена о месте, куда мы направляемся. Думал, все узнаю сам со временем. И, погрузившись в свои воспоминания, был почти оглушен звоном китайских колокольчиков, которые известили хозяев о нашем приходе.
За невзрачной деревянной дверью скрывалась такая же ничем не примечательная чайная с одинаковыми деревянными лавками и столами. Встретившая нас улыбчивая китайская официантка проводила нас вглубь заведения, усадив под красный китайский фонарь.
– Себастьен, тебе не кажется, что для призраков это обслуживание слишком реально? – Я разглядывал меню, предусмотрительно предложенное официанткой.
Мой хранитель вольготно раскинулся на лавке, постукивая костяшками пальцев по деревянному столу. Меню перед ним оставалось закрытым.
– Все относительно, мой дорогой друг. И каждый определяет для себя свой уровень реальности. Скажу тебе по секрету, что на самом деле неизвестно, что реальнее – жизнь, смерть, или то, что ты этим называешь.
Он оглянулся и посмотрел на часы на стене. Удивительно, но в этот вечерний час чайная была абсолютно пуста, не считая официантки и невысокого седого китайского бармена с длинными тонкими усами, как у рака, свисающими под стойку. Его опущенная голова, закрытые глаза и скрещенные на груди руки – все это придавало ему еще большего сходства с сумеречным животным.