Формула смерти
Шрифт:
— Дело в том, что я не представляю себе, каким образом ты собираешься восстанавливать справедливость. Если Фонтана действительно причастен к убийству твоего брата, даже имея доказательства, ты с ним не справишься. И не говори, что твой детектив тебе в этом поможет — он не волшебник!
— Где-то в его непробиваемой броне есть щель. Моя задача — найти его самое уязвимое место, — Майкл не сомневался, что это ему удастся сделать. — Даже самые крепкие структуры имеют обыкновение разваливаться, если они прогнили и из них вынуть связующий кирпичик.
— Ну, — их разговор забавлял Гейл, и она не преминула подразнить Майкла, — создается впечатление, что ты долго размышлял о судьбах страны и, в частности, президента Никсона и теперь можешь обучать студентов политической теории, разжигая в них революционный пыл.
Майкл осторожно сел рядом с ней на кушетку. Она не возражала.
— Ты считаешь, что сейчас мною движет революционный пыл?
— Я не против, мне твое рвение в деле восстановления справедливости даже нравится, но мне кажется, что тебя иногда здорово заносит. Ты из тех, кто позволяет эмоциям увлечь себя, и вместо того, чтобы все тщательно взвесить, делаешь скоропалительные выводы. Ты немного чокнутый!
— А ты?
— Я? — она откинула голову назад и расхохоталась. — При чем тут я? Но если уж на то пошло, то рядом с тобой сидит еще одна чокнутая. Кто из нас более чокнутый, стоит еще посмотреть. Хотя у меня есть одно преимущество: когда люди узнают, что я врач, они думают, — ах какая серьезная, ответственная и трезвомыслящая женщина! Если бы они догадывались!..
— Еще от одной рюмки водки трезвомыслящая женщина, надеюсь, не откажется?
— И от двух тоже.
— Ты же сильно опьянеешь!
— А почему бы нет? Какие у тебя могут быть возражения?
— Никаких. В данной ситуации выпивка — самое разумное времяпрепровождение.
Только сейчас Майкл вдруг осознал, что испытывает удовольствие от встречи. Давненько же с ним такого не бывало!
— Твое здоровье! — она подняла рюмку. — За твое предприятие!
— Я бы поправил — наше.
Она рассмеялась:
— Пусть будет так.
Они громко чокнулись и выпили.
Трудно сказать, кто из них сделал первое движение — он или она: Майкл вдруг понял, что хочет ее поцеловать, призыв к действию настоятельно зазвучал в нем. Она, казалось, тоже ждала, что должно что-то произойти, и ожидание читалось в ее глазах и позе. Они были уже пьяны и пьянели еще больше. Майкл, хоть убей, не помнил, о чем говорили, над чем смеялись, но какое это имело значение? Ему казалось, что он опьянел скорее от ее близости, чем от водки.
Он поцеловал ее и понял, что она ждала и желала этого поцелуя. Хороший знак! Он услышал, как она пробормотала что-то вроде: «Не слишком хорошая идея, Майкл».
— Нет, великолепная! — не согласился он.
Они снова поцеловались; на этот раз поцелуй длился гораздо дольше.
— Майкл, ты ведь не знаешь сам, чего хочешь. Может быть…
Нет, он знал, чего хотел. И она знала. Так в чем дело?
— Что «может быть»?
Если она и
— Эй, — засмеялась она. — Что это с нами?
Он попытался удержаться на кушетке, но в следующий момент они с грохотом приземлились на пол. Приземление было удачным, и Майкл, приподнявшись, накрыл ее груди своими ладонями, а Гейл обхватила его ногами. Он всматривался в ее лицо — оно показалось ему не таким, как раньше, было незнакомым. А как же иначе, подумал он, если они знают друг друга всего двое суток.
Единственная пуговица, удерживавшая ее шорты на бедрах, безропотно поддалась. Гейл ничего не надела под шорты, и рука Майкла беспрепятственно скользнула между бедер и стала влажной. Гейл задохнулась, на глаза набежала поволока, она забормотала что-то невнятное.
— Что?
— Не кажется тебе, что лучше в постели?
Они поднялись и поспешили в спальню.
Начало революции Майкл проспал: орудийный грохот, разрывы гранат и бомб — это не был сон, он явственно слышал грохот канонады, от которой у него вдруг разболелась голова. Гейл, лежавшая рядом с ним, заворочалась и проснулась, удивленно посмотрела на него, но Майкл не соображал, что удивило ее больше — грохот за окном или странный незнакомец рядом.
Она выпрыгнула из постели, подбежала к окну и раздвинула шторы. На ее голые плечи упал свет уличного фонаря, но лицо оставалось в тени. «Какая женщина!» — подумал Майкл восхищенно. Не столько ее нагота вызвала у него эротические ощущения, сколько отсутствие стеснительности. Как будто его вообще не было в комнате! В этот момент о революции Майкл напрочь забыл.
Да, это была революция, но случившаяся два столетия назад. Майкл выпрыгнул из постели, подошел к окну и встал рядом с ней.
— Господи, совсем забыла, — сказала она. — Завтра Четвертое июля.
Темное небо разрывалось красными и розовыми огнями, за которыми следовали звуки разрывов. Майкл решил, что какой-то толстосум закупил целый арсенал и устроил предпраздничный фейерверк над Ист-Ривер. Фейерверк был не то чтобы очень красочный и зрелищный, но продолжался довольно долго.
Майкл вскоре устал от вспышек света и хлопанья разрывов и вернулся в постель, надеясь, что Гейл последует его примеру, но та замерла у окна, видимо, боясь пропустить что-нибудь интересное.
Майкл скосил глаза на часы — час двадцать. Тут его взгляд упал на фотографию молодого человека с белокурой ухоженной бородкой и голубыми, как у Гейл, глазами.
— Кто это? — спросил он, уже боясь услышать ответ.
Медленно повернувшись к нему, Гейл ответила:
— Мой муж.