Формула смерти
Шрифт:
Итак, двигаясь все время по прямой вперед и перевернувшись раз на пути кверху ногами, Данте возвращается на прежнее место, в том же положении, в котором он покидал его (словно и не переворачивался кверху ногами!). Больше того, если бы он не перевернулся кверху ногами, то, вернувшись на родину, он стоял бы на голове. Значит поверхность, по которой двигался Данте такова, что прямая на ней, с одним оборотом на 180 градусов, дает возврат к исходной точке. А прямолинейное движение без оборота на 180 градусов – возвращает тело к прежней точке вверх ногами. Очевидно, что это – поверхность: 1.содержит замкнутые прямые, есть римановская поверхность, и 2, как переворачивающаяся при движении по ней тела, есть поверхность односторонняя. Эти два обстоятельства достаточны для геометрического обозначения пространства «Божественной комедии», как построенного по типу эллиптической геометрии. Напомним, что Риман, пользуясь собственно дифференциальными методами исследования, не имел возможности рассмотреть форму полных поверхностей.
Именно приведенный выше отрывок из поэмы Данте послужил основанием для отца Павла Флоренского считать Данте непосредственным предшественником Эйнштейна. Вместе с тем, если сопоставить
На этом, основная часть тезисов падре Эджидио Гуидубальди заканчивается. Падре Эджидио в первую очередь хотел выступить с этим докладом в Москве, Ленинграде, Тбилиси и Каунасе. Я не раз слышал, как он выступает. Иезуитов учат риторике свыше 10 лет. Падре Гуидубальди владел ее приемами в совершенстве. Безусловно, все, что представляет выше приведенный текст, переданный мне через итальянское посольство в 1990 году, в живом выступлении был бы обогащен не только иллюстрационными примерами, но и новыми мыслями, которые рождались бы у падре Эджидио во время доклада (он был великий импровизатор), и слушатели имели бы возможность услышать «Божественную комедию» на ее родном языке, ибо Гуидубальди знал всего Данте наизусть, и при каждом случае декламировал. Хорошо знал он и труды отца Павла Флоренского и, конечно, своего друга и коллегу, мало известного в нашей стране, талантливейшего психолога и философа Жака Лакана. Для меня в этой книге цитирование падре Эджидио Гуидубальди необходимо, чтобы показать неожиданный аспект к осмыслению феномена смерти (особенно, клинической смерти, вокруг которой в настоящее время после книги «Жизни после смерти», очень много откровенных мистификаций и фальцификаций). Этот аспект – математизация кончины человека. Что же касается психологической стороны умирания и переживаний в состоянии клинической смерти, то центральное понятие – лента Мебиуса, осмысленная в контексте обратной перспективы, есть тот ключ к нашему бессознательному, размыкающему генетическую память. Все, что род каждого отдельного человека накопил за свою историю, может стать содержанием той реальности («ада», «чистилища», «рая»), в которой оказывается умирающий. Вернее говоря, человек перед своей кончиной. Ни Андрей Болконский («Война и мир»), ни герой Збигнева Куснитского («Состояние невесомости»), еще не умерли, когда испытали все, что испытывают, если верить R. Moody, пережившие клиническую смерть, но гораздо содержательнее и понятнее.
А теперь вернемся к неосуществленному из-за кончины падре Эджидио Гуидубальди, его докладу. Падре Эджидио, несомненно, любил Россию, хорошо знал ее историю, в 82 года почти овладел русским языком. Он искреннее переживал о будущем нашей страны. Его заключение к выше приведенному докладу, оказывается несколько несоответствующим содержанию доклада, но вполне понятным для всех, кто знал падре.
Он его так и озаглавил: «Политическое заключение».
– Для русских сейчас трудное время. Некоторые из них думают спастись, прося помощи у всех стран мира! Я бы предложил русским вернуться к себе на родину, как это делал Данте в своей «Божественной комедии» – ногами вперед, а не кверху тормашкой! Я думаю, что найду в России, тех, кто поймет, что я имею в виду. Мог же отец Павел Флоренский в 1922 году опередить всю Европу по образу мышления на 40 с лишнем лет? А это, поверьте мне, старому психологу и иезуиту, гораздо сложнее сделать, чем в государственной, политической и экономической областях вместе взятых!
Обратная перспектива, лента Мёбиуса, сюрреальность, наконец, виртуальная реальность, – вот этапы развития логики, развенчивания смерти не только как иной реальности жизни, но, и как ее закономерного содержательного феномена. Смерть – это поэтический или мистический образ конца жизни. Осознав это, каждый из смертных сможет вполне безболезненно принять и формулу своей смерти. А, если в нем окажется неистребимое желание продлить себе жизнь после жизни, тогда у него только один путь, начертанный Пифагором и пройденный Данте в «Божественной комедии». Превратиться в число (1, 2, 3, т.д.). Или в бесконечную геометрическую прогрессию: 1+Q+Q/2+…+Q/N+… Это, по крайней мере, логично, хотя и лишено каких-либо иллюзорных эмоций и переживаний.
Печальная история одного талантливого русского человека, фатально разворачивающаяся на моих глазах: Петр Паламарчук
С 1990 по 1993 год у меня на кухне квартиры, что на 1-ом Войковском проезде, побывало чрезвычайно много разных людей, безусловно, интересных, среди которых были исторические и легендарные личности. Вот только некоторые из них: князь Алексей Павлович Щербатов из США, Владимир Кириллович Романов (да,
Короче, приходили интересные люди со всех концов земного шара. Я это объясняю пятью причинами. 1. У меня красавица, умница и очень молодая жена. Вдобавок, со своей живой копией. 2. У меня уникальная коллекция посмертных масок великих людей (фотографии моей коллекции облетели весь свет). 3. Моя книга «Пройти по краю. Василий Макарович Шукшин. Мысли о жизни, смерти и бессмертии» многим понравилась. 4. Моя статья в «Нашем Современнике» – «Мы устали преследовать цели..?», напечатанная только благодаря академику Игорю Ростиславовичу Шафаревичу, сделала меня известным. 5. Я угощал гостей напитком, название которого никто не мог определить, как не мог остановиться во время, его употребляя. Слава об этом напитке также облетела весь свет. Он изготовлялся в одной из хат станицы Клетская, в которой бывал Василий Макарович Шукшин, снимаясь в фильме «Они сражались за Родину».
Ни с кем, кроме Эджидио Гуидубальди и математиком Алексендром Сергеевичем Есениным, я никогда не говорил о своих взглядах на смерть, то есть, о формуле смерти. Для падре Эджидиол, как я сказал выше, смерть была корень квадратный из -1, то есть, мнимой величиной. Александр Сергеевич Есенин предложил мне несколько вариантов исчисления продолжительности жизни, согласно моей гипотезе о функциональной асимметрии.
Однажды, холодным октябрьским утром, к нам постучали. Собаки громко залаяли, и бросились к двери. Жена в это время была увлечена на кухне – пекла блины. Я делал утреннюю гимнастику. К двери подошла Марина, открыла ее и сказала: «К нам гости. Один очень похож на Д’Артаньяна!» В коридоре стояли Володя Бондаренко, сотрудник «Дня». (Тогда я еще верил этим «патриотам» и опубликовал в «Дне» несколько статей) и незнакомый мне, высокий красавец, с длинными черными кудрями, аккуратной бородкой, лихими усами. Действительно очень похож на Д, Артаньяна из одного из французских фильмов «Три мушкетера». Ребята были одеты в легкие куртки и сильно замерзли. «Женя! Извини, что так рано! У Пети ничего не оказалось и мы решили напроситься на завтрак к тебе. Кстати, и познакомитесь. Твой сосед, известный писатель, Петр Паламарчук. Тот самый, кто написал „Сорок сороков“. Марина взяла обоих под руку и повела в теплую кухню с ароматным запахом горячих блинов. По дороге на кухню, Петя сунул мне книжку. Это Вам, сударь и сударыня, на память о нашей встрече». Это оказалась «Векопись Софийского Собора Кременца-на-славе за тысячу лет составленная последним его обитателем – Разумником Васильевичем Сельнокриновым. Сообщил Петр Паламарчук» (Москва. «Молодая гвардия». 1992).
Володя, как только вошел в кухню, сразу плюхнулся на лавку и протянул к себе тарелку с горкой блинов. Он был у нас несколько раз и чувствовал себя, как дома. Петя стоял на вытяжку и, вероятно, ждал особого приглашения. «Садись, Петя, – сказал я, усаживаясь рядом с Володей и показывая на свободное место на лавке. – Здесь сидят только самые почетные гости!» Петя послушно сел. Марина подала ему тарелку с блинами. Володя уже вовсю жевал блины, макая их поочередно, то в миску с медом, то в миску со сметаной. Петя взял блин, многозначительно покряхтел и робко вытащил откуда-то бутылку «Московской». «Отче! – обратился он ко мне. – Не возражаете?» «Оставь, Петя! У меня есть нечто получше!» «У него, точно, есть! Не за что не отгадаешь! Я пробовал несколько раз. Удивительная вещь! Думал, что коньяк! Но, ошибся!» – давясь блином прошамкал Володя. Я этим временем вытащил из-под стола трехлитровую банку (именно в ней мне и привозили с Дона «эликсир бодрости – самогон на 33 травах). Когда начал разливать, то божественный запах донского снадобья пересилил даже аромат блинов! Я налил в хрустальные бокалы, ибо коньячный свет напитка через тонкие стенки хрусталя начинал играть всеми цветами радуги и оттенками солнечных лучей одновременно. Потом мы подняли бокалы. Петя встал и произнес очень длинный тост во здравие хозяйки и нашего дома. Пили мы медленно. Действительно, напиток таков, что хочется его не пить, а вдыхать! После второго бокала, Володя и Петя дружно стукнулись лбами о стол и захрапели. Видимо, всю ночь они проговорили и сильно устали. Проспали они в таком положении на кухне часа три. Потом также внезапно, как уснули, проснулись, дружно поднялись, явно смущаясь Марины, опустив глаза долу и извиняясь за неожиданный визит, один за другим ретировались из квартиры. Так я познакомился с Петей Паламарчуком.