Формула успеха
Шрифт:
— Но это так же против правил, как и этот ваш флаг.
— Когда праздник стихийный, никто не думает о правилах.
— А что вы скажете о танцах вокруг нашей машины, да еще с оранжевым флагом?
— Знаете, как, по моему мнению, вам следовало бы себя вести? Вам надо было, как всем, хлопать и кричать «Ура!». Это было бы и тактичнее, и куда умнее, чем подозревать, что люди что-то против вас замышляют — в то время как они просто радуются. Разве нельзя людям немного повеселиться?
Немцы уехали. Позже мы смогли настроить радиоприемник и услышать голос моего отца. Это было достойное завершение дня. Если не считать нескольких мелких происшествий, все прошло на редкость гладко. И все-таки мы струхнули, когда обнаружилось, что как раз под тем окном, у которого стоял
Итак, пятидесятая годовщина «Филипса» живет в нашей памяти как зримая демонстрация единства, взаимной верности и энтузиазма в разгар оккупации. Это дало нам всем мощный положительный заряд. И скоро слухи о нашем юбилее, как правило, щедро приукрашенные, распространились по всей Голландии.
Забавным отзвуком явилась реакция бельгийского военачальника, генерала фон Фалькенхаузена, который как раз в этот день явился с визитом к своему другу, нашему «вервальтеру» доктору Борману. Конечно, оба они не могли не заметить празднеств, и назавтра Борман рассказал нам, что «удивительный командный дух», царящий на филипсовских заводах в Эйндховене, произвел большое впечатление на его гостя. Тому не пришло в голову, что он явился свидетелем взрыва патриотических чувств, и к тому же ему было невдомек, что он весь день разъезжал с нидерландским флагом, воткнутым в запасное колесо на багажнике его автомобиля.
Глава 9
Поворот в войне
Меньше чем через месяц после нашего необыкновенного юбилея Гитлер вторгся в Россию. Хотя немцы в Голландии ежечасно твердили о новых победах «на всех фронтах», я был убежден, что это коренной поворот в войне, который приблизит их неизбежное поражение. Но чем обернется открытие русского фронта для «Филипса», предсказать было трудно.
Между тем мы продолжали строительство нашего нового склада. Дело шло гладко, только не давала покоя колоссальная плоская крыша. Казалось неразумным оставлять незанятой такую огромную площадь, и тогда мы составили целый перечень вариантов ее использования. Возглавляла его акустическая студия. Номером вторым шла лаборатория, в которой доктор ван дер Пол мог экспериментировать с короткими волнами. Третьим — спортивный зал. Акустическую студию решили разместить в самом центре, там, куда не доходила вибрация, производимая лифтами, располагавшимися по бокам здания. Для полноты звукоизоляции ей требовались двойные стены. Эти планы могли быть реализованы лишь по получении согласия «вервальтеров», которые, в свою очередь, держали ответ перед немцами. Но на самом деле у этих людей, чтобы входить во все подробности, не было ни соответствующих знаний, ни консультантов. Так что мы делали, что хотели, и без особых помех. Многие строительные материалы тем не менее приходилось приобретать на черном рынке. Башню затеяли такой высокой, что во время войны она выстроена быть не могла, и доски, закупленные для этой цели и специально помеченные, годами лежали на лесном складе в Девентере, ожидая применения.
Теперь, когда я верил, что освобождение произойдет раньше, я решил, что склад следует построить на шесть месяцев скорее утвержденного графика, и принялся обсуждать эту возможность с прорабами.
— Мы должны ускорить строительство на полгода.
— В таком случае надо раньше залить бетон.
— У вас достаточно людей для этого?
— Строителей, из-за безработицы, сколько угодно. Недостает леса для настилов и опалубки.
— Значит, следует купить еще у тех подрядчиков, которые простаивают. В какую сумму это обойдется?
— Примерно двадцать пять — тридцать тысяч гульденов.
— Оно того стоит. Давайте!
Так мы и построили склад с опережением графика. Это было единственное здание, возведенное в Эйндховене во время войны. Я думаю об этом с гордостью — и не только потому, что поглощенное им огромное количество строительных материалов могло быть использовано с куда менее безобидными целями. Лишние расходы не волновали меня. Мы предпочитали вложить деньги в дело,
Поначалу, однако, на русском фронте Гитлера ждал успех, который многих из нас заставил бояться худшего. Немцы стремительно продвигались в глубь страны. Однако после нескольких месяцев предсказанные победы — такие, как падение Москвы и Ленинграда, — не сбылись, да и русская армия не сдалась, как нам преподносилось это ранее. Оглушительная пропаганда в вечном сопровождении фанфар не позволяла немецкому народу осознать, что победы нет как нет, однако немецким промышленникам пришлось столкнуться с реальностью. Вся индустрия перешла исключительно на производство военной продукции. В эту графу входило и коммуникационное оборудование, так что теперь немецкие промышленники не могли больше делать радиоприемники для собственного народа. Следовательно, их для «Телефункена», «Сименса» и других компаний стали производить мы. И мы не возражали, что филипсовские товары продаются в Германии под чужими торговыми марками — это позволяло обеспечивать занятость нашему населению, не оказывая при этом прямой помощи военным усилиям немцев.
Но немцы были уже не в состоянии осуществлять свои собственные промышленные планы. Поэтому к нам, например, обратились с просьбой разработать оборудование для условий пустыни — в основном, имелось в виду снабжение Африканского корпуса, захватившего ранее крупные участки побережья Средиземного моря. Однако все большие трудности представляло для нас получение сырья. У немцев недоставало запасов никеля, меди и других материалов, и распределение этого дефицита производилось посредством системы нормированного снабжения по контрольным талонам-ваучерам. Наша стратегия заключалась в том, чтобы получить как можно больше талонов и выпустить как можно меньше изделий.
Мы наловчились заниматься разработкой высокотехнологичного оборудования, не производя вообще ничего. Это удавалось благодаря тем любителям-изобретателям (я упоминал о них выше), которые сумели обеспечить себе высокопоставленных покровителей, финансирующих их идеи. Каждое новое изделие, будь оно маленькое или большое, требует рутинной работы за чертежной доской. Надо спроектировать каждую деталь, и все изделие в целом должно быть проработано в чертежах, которых на одно изделие набирается от нескольких сотен до тысячи, а порой и больше. Тут тонкость в том, что, как показывает опыт, не бывает чертежа без ошибки. Выискивать такие погрешности входит в обязанность производственного отдела. Именно там чертежи тщательно просматривают и или правят, или, в любом случае, указывают на их недочеты. И вот вместо того чтобы отослать немцам папку полностью проверенных чертежей с выявленными, к примеру, семьюдесятью промашками, наш отдел планирования производства отсылал им папку сразу после того, как было обнаружено всего десять ошибок. Когда та же самая папка от чертежников возвращалась, в ней отыскивали еще пятнадцать ошибок и вновь отсылали назад. К тому же порой папки терялись в результате авиационных налетов. Так что работа двигалась медленно. Невозможно принудить бежать человека, который волочит ноги, хотя нашим сотрудникам требовалось держать ухо востро, чтобы не получить обвинения в саботаже.
Между тем опасность опрометчивого саботажа всегда присутствовала. Движение Сопротивления немецкой оккупации неуклонно ширилось. На «Филипсе» мы справились с ситуацией так. С 1932 года у нас имелся представительный орган, составленный из служащих и носивший название «рабочего комитета»; руководство регулярно с ним советовалось. Мы договорились, что систематическое противостояние планам немцев будет осуществляться из головной конторы. Мы понимали, что если рабочие начнут резать машинные ремни или делать что-то подобное по собственной инициативе, то деятельное сопротивление станет невыполнимым. В итоге немцы могут полностью захватить управление, а новое руководство круто расправится с нарушителями. В целом люди с пониманием отнеслись к такому распределению ролей. Это, впрочем, не предотвратило стабильного ухудшения качества продукции, но против этого мы не возражали.