Формула власти
Шрифт:
– Ну, если только ненадолго… – смалодушничал майор.
– А, то-то! – заулыбался знающий жизнь цыган.
– Так, вы ж, ромалэ, такой народ, и больного при смерти сплясать уговорите! – досадуя на свою слабость сказал Ефим.
– И чем плохо? Если не выживет, так хоть помрет веселым, а? – довольный похвалой засмеялся Штирбу.
Когда они подъезжали к повороту, за которым находился отрезок дороги, ведущий в старые железнодорожные мастерские, то увидели, что оттуда выезжает темный джип с тонированными стеклами. Выбравшись на шоссе, он быстро покатился в противоположную
Ефим машину узнал.
– Похоже, директор ликероводки к тебе заезжал. – сказал Ефим. – Да, чего-то не дождался…
– Да, Карабановская машина… – удивленно качнул головой барон. – Чего это он? Давеча ведь все решили, обо всем договорились… Никто ни на кого не обижается… – бормотал он, подъезжая к высоким воротам бывших железнодорожных мастерских.
Ефиму послышалась в его голосе хорошо спрятанная тревога.
Ужин у Василя Штирбу был накрыт на внутренней галерее, идущей вдоль дверей выходящих на нее жилых помещений.
Заходящее солнце било сквозь окна, идущие под потолком на противоположной стене кирпичного ангара, и на галерее было светло, как в полдень на лесной поляне.
Всего за столом сидело человек двадцать.
Место во главе стола ожидало хозяина. Это было массивное кресло с высокой спинкой, какие стоят в судебных залах. Слева от него сидела синеглазая цыганка Соня.
Увидев, что вместе с мужем на галерею поднимается гость, Соня, что-то скомандовала сидящим за столом. Они быстро передвинулись, освобождая для гостя почетное место по правую сторону от хозяина. Откуда-то, будто сам собой, прибежал, постукивая по металлическому полу козлиными копытцами, стул. Пока стул успокаивался, прилетела на пеструю скатерть большая тарелка с румяными мясными шариками и глянцебокими тушеными помидорами.
Сидящие за столом к еде не прикасались. Ждали.
Цыганский барон встал в торце стола, поднял стакан с красным вином и сказал:
– День прошел! Слава богу, потрудились неплохо! Теперь покушаем хорошо!
После этих слов стол сразу ожил, забубнил мужскими и зазвенел женскими голосами.
Ефим глотнул пахнущее южной степью вино, положил в рот хрустящий сверху, нежный и сочный внутри шарик сармале, и не пожалел, что заехал в цыганское хозяйство.
– Соня, мы когда ехали, вроде машину Карабанова встретили… – поставив стакан с вином, обратился к супруге Василь. – Он это был?
– Он. – кивнула Соня.
– С кем говорил? – вопросительно вздернул черные брови хозяин.
– Со мной. – потупилась хозяйка.
– А чего ему надо было? – нахмурился Штирбу. – За кальвадос опять грозился? Я ж ему объяснил, что мы в этом деле ему не мешаем!
Соня молчала.
– Почему ж не мешаете? Конкуренция ведь получается. – поинтересовался Мимикьянов.
– Да, какая там конкуренция! Карабанов нам не конкурент! Наш кальвадос только в рестораны идет! Мы наш напиток в сельских магазинах и не продаем! Какие же мы конкуренты? У нас потребитель разный! Тот, кто в рестораны ходит наш кальвадос пить, Колосовскую водку и в рот не возьмет! У нас одна бутылка больше стоит, чем у него целый ящик «Колосовской»!
– Как-то было. – припомнил майор.
– И что? Разве мой хуже?
– Честно сказать? – спросил Ефим.
– Честно. – насторожился Штирбу.
– Твой лучше! – искренне ответил Ефим.
– Вот то-то! – обрадовался Василь. – Какой же Карабанов нам со своей водкой конкурент?
– Да он не про кальвадос говорил. – осторожно вклинилась в разговор Соня.
– А чего тогда? – посерьезнел глазами Василь.
Соня замялась, едва заметно, скосив глаза в сторону майора.
– Говори. Можно. – разрешил барон.
– Порчу просил навести… – опустив синие глаза, тихо произнесла Соня.
– Порчу? – удивленно переспросил барон.
– Да. – кивнула Соня. – Порчу. На одного человека.
– И ты что? – спросил Василь.
– Как что? – пожала плечами Соня. – Сказала, что ромалэ давно такими делами не занимаются…
– Ну, правильно! – одобрил Штирбу.
Маленькие шарики сармале быстро исчезли с тарелок.
– А сейчас будут папанаши! – многозначительно произнесла Соня.
Майор пожалел, что съел все десять мясных шариков, которые лежали у него на тарелке, и внутри у него оставалось не так уж много места. Устоять перед папанаши было еще труднее, чем перед сармале.
Папанаши – представляли собой особые южные творожники.
Творог тщательно растирался с маслом, затем туда добавлялись свежие яйца, сахар и мука, а потом, главное – молотая кожура лимона. Из этой нежной массы формовались толстенькие лепешки, которые обжаривались в растопленном сливочном масле.
На румяные папанаши накладывали снежным холмиком сметану и подавали на стол.
Получалось не блюдо, а земное утешение.
Пожилая цыганка, повязанная по-пиратски красным платком, поставила перед Ефимом большую плоскую тарелку с пахнущими лимоном творожными лепешками. Соня довольно заулыбалась, а по столу прокатилась новая волна оживления.
Папанаши были выше всяких похвал. Но наслаждаться ими майору мешал один не прозвечавший в застольном разговоре вопрос. И он решил его задать, несмотря на его явную нетактичность.
– Слушай, Соня, а на кого Карабанов порчу просил навести? – стараясь, чтобы его голос звучал как можно безразличней, спросил он.
Но цыганка отвечать не стала.
– Да, что об этом и говорить… – опустила она глаза на белую скатерть…
– А все-таки! Интересно. – не отставал майор.
Цыганка молчала.
Мимикьянов к творожным лепешкам не возвращался, ожидающе смотрел на женщину.
Молчание между ними становилось неловким.
– Скажи. – разрядил неловкую паузу барон.
– На Чечулина Виктора Михайловича. – нехотя произнесла Соня.
«Вот так дела! – воскликнул про себя майор. – А, что, если Галина права? И у Марата Матвеевича Карабанова, и впрямь, в этом деле с Сабаталиным рыльце в пушку? Бориса Петровича из строя вывел. Теперь взялся за Чечулина. В принципе, правильно. Чечулин – совладелец «Флоры».