Формы и содержание мышления
Шрифт:
К. Маркс как-то заметил, что философы «знают лишь отношение «Человека» к самому себе, и поэтому все реальные отношения становятся для них идеями» [78] . Если же все сведено к мыслям, что ничего не стоит, взяв внешне известные объективные мыслительные формы, абстрагировать «человека вообще», «человека как такового», который мыслит в этих формах и проходит их одну за другой в определенной исторически временной последовательности. Причем, ударение здесь падает на мыслительную работу индивида в его отношении к общественной среде и истории: он их должен ассимилировать работой мысли. Задача свелась к тому, чтобы выяснить, как во всех общественно значимых явлениях истории мысли проявляется и действует собственный абсолютный и вечный разум человека, т. е. к тому, чтобы снять эти общественные и исторические формы как «отчуждение» последнего. В итоге, исследуя историю познания, Гегель воспроизводил в ней не фактическую историю выработки знаний, развития отражения предмета, а то, как наличное знание выступало в образовании, в сознании. Этот вульгарный элемент гегелевской исторической концепции и был подхвачен современным иррационализмом в «философиях культуры» и типологиях (Шпенглер, Зиммель, Дильтей, Шпрангер, Ортега-и- Гассет, Ясперс и др.) [79] .
78
К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 3, стр. 64.
79
В этом смысле Гегель, проводивший в целом содержательную точку зрения в анализе истории мысли, — предтеча указанных идеалистических «морфологии» и «типологий» культуры, элиминировавших полностью содержание из исторических отношений познания. Гегелевские ошибки, постулировавшие определенное
Истории знаний у Гегеля отводится в итоге весьма специфическая роль. Инородность, историчность других форм знания (и вообще форм духовной культуры) есть лишь видимость, есть лишь «отчуждение» во времени вечного и абсолютного духа, который является полностью приобретенным достоянием современности и воплотился в ней. Исторические формы и образования — это просто отчужденно во времени выраженные этапы, ступени логической эволюции этого «единого». В то же время «единому» необходима история, ибо оно должно развернуть себя и сознательно овладеть всем наличным «в себе» богатством, многообразием своих сторон. Отчуждение во времени — необходимое средство этого «абсолютного самопознания». Современный (и вечный по сути дела) дух осваивает себя, изобразив свое содержание в становлении, он «сознает себя посредством развития определений» [80] . Он как бы притворяется историческим. Реальная история — продукт этого притворства, этой условной игры.
80
Гегель. Соч., т. IX, стр. 95.
Функционирование понятого содержания знания в сознании субъекта культуры (совокупно-человеческого или индивидуального) здесь отождествлено с реальным развитием содержания. Но это означает, с другой стороны, что исторический процесс трактуется как логический процесс. Система фактических связей истории познания действительности подменяется системой образования человечества (или индивида). На передний план выступает демонстрация знания о наличном знании, а не исследование возникновения содержания знания (сознания) из соотношения с тем, что само не является знанием (сознанием). В рамках такого теоретико-методологического подхода история знаний изображается Гегелем в основном как ход образования современного человека, который захотел бы органично усвоить всю духовную культуру человечества, но не как фактическую историю людей прежних времен, а как ряд отчуждений своей собственной абстрактно-духовной природы. Гегель вводит, следовательно, такое понятие об историческом движении познания, которое предполагает фактическое отождествление самого этого движения с функционированием его сложившихся и «снятых» элементов в системе более позднего сознания. Связь и переход функционально различных элементов сложившейся системы знаний выступают как история их возникновения друг из друга. В то же время современное знание интересует Гегеля как ставшее, как конец развития, а не как продолжающийся процесс исследования. Вследствие этого история познания сводится к истории осознания целостного строения извечной истины. История знаний есть осознание во времени и в определенных исторических обстоятельствах уже наличной (независимо от этих обстоятельств и времени) системы мыслей. Следовательно, исторично не содержание знаний, а его осознание. Но, с другой стороны, Гегель проводит мысль, что сознание и есть реальное историческое возникновение, творение.
Система связей истории познания, как и всякая иная совокупность реальных связей, выступает у Гегеля в качестве объективации логического сознания. Он считает, что она обусловлена теми отношениями, которые возникают в сознании «абсолютного субъекта» (т. е. общественного индивида как субъекта мировой культуры), усваивающего определенное завершенное содержание познания, и складывается как реализация этих отношений.
3. Историческое и логическое
Все проявления этой спекулятивной общей точки зрения — как в позитивных ее моментах, так и в ложных — мы увидим теперь в деталях способа построения исторического знания о содержании и развитии философской мысли. В этой связи особую важность приобретает гегелевское отождествление «логического» и «исторического» (хода мысли и хода истории мысли), как частный случай отождествления бытия и мышления.
В качестве исходного материала своей диалектической методологии Гегель имел перед собой определенным эмпирическим образом описанный состав предшествующих философских учений, результаты исторического сравнения различных философских мнений и высказываний, установленные сходства их и различия, хронологизированную последовательность их изменений во времени и т. п. — короче говоря, некоторые конкретно- исторические знания об историческом ходе философского развития. Исходя из представления об абсолютном духе, реализующемся — в процессе «самопознания» — в действительной истории и ее эмпирических формах, Гегель стремится переработать знания об этих эмпирических формах в знание о закономерностях истории философии как познавательного процесса, о внутренних зависимостях исторического развертывания ее содержания во времени. Процесс этой диалектической переработки строится как единство исторического и логического.
В этом гносеологическом познавательном приеме расчленения сложного предмета исследования Гегель перестраивает исследование таким образом, чтобы увязывать анализ последовательно возникающих индивидуальных объектов (мыслей, знаний, философских систем) с анализом системы современного философского знания, точнее, с рассмотрением того, как в современной развитой системе выглядит содержание, последовательность и законы познавательной связи тех сторон предмета мысли, которые обнаруживались историей мысли. Эта связь естественно вытекает из гегелевской концепции, ибо, по замыслу Гегеля, «Логика» дает изображение определенной стороны именно абсолютного духа (т. е. субъекта истории): она дает абстрактную картину жизни и строения абсолютного духа как процесса логического мышления со всем соподчинением его абстрактных и конкретных, простых и сложных моментов и категорий. Выявленные «Логикой» соподчинение и последовательность должны воспроизводиться и онтологически на реальных исторических формах и отношениях, ибо действительная история есть, по Гегелю, лишь онтологизированный ход процесса мышления, есть воплощение абсолютного духа; И если история познания есть последовательное воплощение абстрактных определений абсолютного духа, воплощение, подчиняющееся законам их логической связи, то знание историком этого логического их содержания и законов связи и перехода должно помочь расшифровать в эмпирических формах истории закономерности хода философского познания, т. е. построить теоретическое объяснение в области исторической науки.
Конечно, онтологизация процессов познания (т. е. изображение субъекта истории в виде «познающего себя духа») и отождествление логического хода мысли внутри сложившейся системы знания с историческим ходом мысли привели Гегеля
Плодотворная мысль о таких логических зависимостях понимания предмета познания, которые, с одной стороны, теоретически верно выражали бы его отношения на современном этапе, а, с другой стороны, позволяли бы, при их осознании, проникнуть в исторические его отражения, объяснить их содержание и ход, была развита впервые гегелевской философией и составляет ее неоценимую заслугу перед исторической наукой. Гегель впервые показал, что знание и понимание развитой научной системы является условием и ключом к пониманию истории науки, что для научно правильного воспроизведения исторического пути, пройденного объектом, необходимо исследовать связи и отношения высших его форм, где становятся ясными многие исторические перипетии. Характерно следующее высказывание Гегеля, говорящее о том, что он распространял этот принцип на анализ всякого развития: «Для понимания низших ступеней необходимо знакомство с высшим организмом, ибо он является масштабом и первообразом для менее развитых; так как в нем все дошло до своей развернутой деятельности, то ясно, что лишь из него можно познать неразвитое. Инфузории не могут быть положены в основу, ибо в этой глухой жизни зачатки организма еще настолько слабы, что их можно постигнуть только исходя из более развитой животной жизни» [81] . Фактически эту мысль развил дальше Маркс, когда он, вырабатывая метод всякой исторической науки, пользующейся теоретическими объяснениями, сформулировал его суть в афоризме: «Анатомия человека есть ключ к анатомии обезьяны». Без этого нет того, что Гегель называл Ьеgreifende Geschichte.
81
Гегель. Соч., т. II, стр. 518.
Все это верно как методологическая тенденция, и этим не предполагается никакой окончательности самой теории (хотя у Гегеля есть и такой смысл).
Методологическая правомерность применения развитой теории к пониманию истории знаний не зависит от дальнейших метаморфоз содержания теории. Последующая смена теорий многое меняет в содержании исторической картины, которую составляют себе о прошлом.
Но познание истории мысли (в данном случае историко-философское исследование) есть такой же процесс познания, как и всякий другой, и в такой же мере подчиняется соотношению относительной и абсолютной истины, бесконечному углублению в свой объект, изменчивости познавательных условий, неабсолютности контроля над ними, хотя каждый раз, как и всякое теоретическое знание, исходит из «окончательного», производя на его основе абстракции, допущения, обобщения и т. д. Действительная «неокончательность», изменчивость, неустойчивость условий построения знания и теоретического вывода в науке означают лишь бесконечность самого процесса науки в целом. Бессмысленно требовать от исторической науки, осмеливающейся прибегнуть к теоретическим построениям, чтобы она занимала в этом отношении исключительное привилегированное положение, не достижимое ни в какой самой точной науке. Использование логической системы знания именно для взгляда на прошлое самих же условий этой системы лишь характеризует здесь специфический для историко-научного объяснения тип абстракций, служащих для прослеживания содержания и процессов исторического развития. Конечно, современные понятия могут исказить историю, ее смысл, не говоря уже о том, что в истории могут содержаться скрытые ценности, никак не вошедшие в данную современную теорию и поэтому не обнаруживающиеся при ее применении к истории (от Гегеля, например, совершенно ускользало позитивное содержание предшествующих материалистических теорий). Но ошибки, искажения, пробелы и прочее будут означать здесь лишь необходимость применения в контексте такого подхода иных понятий теории или понятий иной теории, будут означать необходимость углубления теоретических знаний о предмете философской мысли. Углубление понимания истории есть в этом смысле функция от углубления и дальнейшего развития теоретических философских знаний. Эмпиризм же в истории науки хочет обезопасить себя от ошибок познания, вообще не проделывая необходимых для познания абстракций и оставаясь для безопасности при «полном описании» всей исторической совокупности явлений.
Соответственно в гегелевской методологии критике подлежат не те недостатки, которые связаны с недостаточным уровнем собственных философских познаний Гегеля, а лишь те, которые вытекают из его принципиальной позиции в трактовке объекта исторического знания и в методе исследования.
История не есть для Гегеля собрание уникальных событий и явлений, хотя «в истории, — пишет Гегель, — может казаться… установление всеобщего менее необходимо, чем в науке в собственном смысле слова» [82] . Он решал как раз проблему наличия в ней общих, воспроизводящих отношений, которые формируются и выступают в рамках конкретно-исторических, индивидуальных (и неповторимых) событий и обстоятельств, выступают в связи с преходящими историческими основаниями и причинами. Именно решая эту реальную проблему, Гегель выделил особо «понятие, развитие понятия» и оторвал его от эмпирической истории, противопоставив его последней в качестве царства общих сущностей, воплощающихся то там, то сям в виде событий и отношений конкретной истории. «Определения, получающиеся в процессе развития понятия, — говорит Гегель, — сами суть, с одной стороны, понятия, а с другой стороны, они имеют форму наличного бытия, так как понятие есть по существу идея. Ряд получающихся понятий есть, следовательно, вместе с тем, также и ряд образований; так и следует их рассматривать в науке» [83] . В данном случае— это исторические образования. Гегель различает исторические обстоятельства возникновения таких образований и логику «развития понятий», в котором получаются и с необходимостью обосновываются их всеобщие определения. Взятые безотносительно к этой логике, они предмет исторического описания, которое сводится к апелляции к эмпирическим, исчезающим основаниям и не обнаруживает необходимости предмета и подлинно всеобщего. Эту эмпирическую ограниченность исторической науки Гегель оставляет нетронутой и строит рядом «спекулятивный метод», метод «развития понятия», резко отличный от исторического метода, от метода «исторического обоснования и оправдания» [84] . Подлинное понимание истории достижимо, по Гегелю, лишь в рамках этого спекулятивного метода, т. е. соединением анализа природы предмета, его постоянно воспроизводящихся в «развертывании понятия» моментов и анализа исторических обстоятельств его возникновения. Это условие обобщающего исторического воззрения. Общие отношения, существующие внутри истории и складывающиеся посредством ее, могут быть выявлены при опоре на логическую развертку развитой природы исследуемого предмета, совершаемую теоретическим исследованием [85] . Такова у Гегеля плодотворная (вошедшая впоследствии в марксизм) формулировка метода диалектического мышления, применяемого к истории, хотя Гегель развивает ее в контексте неправомерного противопоставления метода философии и метода конкретной науки, относя только к философии и спекулятивно трансформируя реальные свойства логического аппарата как раз самой конкретной науки. В то же время, конечно, в форме разработки философской спекуляции он продвинул далеко вперед то, что в науке существовало лишь в виде зачатков, зародышей диалектического мышления.
82
Гегель. Соч., т. IX, стр. 13.
83
Гегель. Соч., т. VII, стр. 56.
84
См.: Гегель. Соч., т. VII, стр. 26–28.
85
Гегель подчеркивает, что в последнем речь идет о связях именно высшей ступени предмета, вычленяемых иначе, чем связи проявления его во времени. «В более спекулятивном смысле, — пишет Гегель в «Философии права», — способ наличного бытия понятия и его определенность суть одно и то же. Но нужно заметить, что моменты, результат которых есть определенная дальше форма, предшествуют ей как определенные понятия в научном развитии идеи, но не предшествуют ей как образования во временном развитии. Так, например, идея, определенная как семья, имеет своей предпосылкой определения понятия, как результат которых она будет представлена в дальнейшем изложении. Однако данность этих внутренних предпосылок также и самих по себе в качестве права, собственности, договора, морали и т. д. представляет собой ту сторону, которая лишь в высшей, более завершенной стадии приходит к этому своеобразно оформленному наличному бытию своих моментов… Но то, что мы получаем таким образом, есть ряд мыслей и затем еще другой ряд существующих форм, причем, может случиться, что временная последовательность в действительном явлении окажется отчасти иной, чем последовательность понятия. Так, например, нельзя сказать, что собственность существовала раньше семьи, и, несмотря на это, она рассматривается раньше семьи» (Гегель. Соч., т. VII, стр. 56–57). Это гениальное изложение. В иной форме оно повторено и Марксом во «Введении» к «Критике политической экономии».