Форпост
Шрифт:
Водитель грузовика – полный низкорослый солдатик, увидев вышедших из хозблока зеков с автоматом, сначала присел испуганно, как на физзарядке, затем подпрыгнул на месте и, крутнувшись юлой, бросился, петляя, в сторону подсобных бараков, даже не думая призывать кого-либо на помощь. На бегу он утратил пилотку и подошву от сапога.
– Ну, поехали, - сказал Коряга Федору, неторопливо заводя машину. – Сразу хочу объяснить: теперь, если нас повяжут, тебе накинут годика два. Невесело, но в зоне с побегом в биографии ты переизберешься в другой чин. И лучше с довеском этой двушки тянуть в авторитете,
– Ничего не говори, - отозвался Федор. – Что будет, то будет, я уже понял… Надеюсь, ты не убил того солдата…
– Да кого и когда я хотел убивать?! – воскликнул Коряга. – Разве - только ублюдка Руслана, но и ему заправили обратно в целости все кишки и даже отправили на дембель, хотя на благодарность от него, конечно же, не рассчитываю… Гляди, какой горизонт, Федя! Лазурь! Это – цвет свободы, проникнись…
– Куда мы едем?
– Варианта два, - сказал Коряга заученным деловым тоном. – Сворачиваем к оврагу, там бросаем машину. Через километр – речка. За рекой – рабочая зона. Сейчас зеков с нее снимут, нужны солдатики для наших поисков. Можем отсидеться в зоне неделю, а в выходные свалить. Там есть нора, бывший подкоп. До конца не довели, почва – дрянь, песчаник. Кореша подкормят, я сигнал дам. Правда, не знаю, как блатные разберут мою заморочку с Жоржиком…
– А зачем ты его так?
– Машинально как-то… И гнида редкая… Да и что ему оставалось? Мента в чувство приводить? А так – лежи, отдыхай. Не-е, - мотнул головой, - в зону не идем. Мало того, что с урками объясняться, ее и обшмонать могут с собаками, мусора наши придумки наперед знают… Теперь – сюжет номер два: маршрут прежний, до речки, по ней проплывем чуток, чтобы псам запаха не дарить, а после, буераками, к поселку.
– Да там же…
– Знаю, одни вертухаи живут. Бывшие и те, что нам сейчас кровь пьют. Только есть у меня один план…
Вымокшие, перемазанные глиной, они выбрались к чахлой лесополосе, прошли ей до окраины поселка. Когда на жилой зоне раздался вечерний гонг, перелезая через изгороди и, укрываясь в кустах, двинулись дальше.
На одном из участков, присев за штабелем укрытых старым брезентом досок, Коряга, притянув к себе Федора за ворот, прошептал ему в ухо:
– Одного мусора в этом заповеднике МВД нет. Отрядного нашего. В отпуске с семьей. Это, - указал пальцем на стену дома, - его хоромы. Дорожку я ему мостил, все расклады знаю. Лестница приставная сбоку у сарая, нырнем на чердак, а с него в хату… Ну, и отсидимся там тихо, как говно в траве.
Федор очумело посмотрел на дом. Окна его обрамляли беленькие резные наличники. Бревна голубели свежей краской. Дом выглядел весело и дружелюбно.
По истечении недели, как и следовало ожидать, сторожевые посты и засады были сняты: через щелку в сдвинутых занавесках Коряга и Федор видели слоняющихся по поселку солдат, грызших семечки, офицеров, попивающих пиво у бочки на углу и местного пьяного милиционера,
В доме нашлись консервы, мука, подходящая одежда и множество книг, которые скрасили им пустое выжидательное времяпрепровождение.
Воскресным утром, с самым рассветом, лесополосой они вышли к реке, берегом добрались до моста через нее, а оттуда проселком прошагали к асфальтовому шоссе, где тут же увидели грузовик с крытым кузовом , стоящий на обочине и отражающийся в гудроновом покрытии дороги. За грузовиком простиралось пшеничное, уже начинающее желтеть, поле. Шофер грузовика доливал в радиатор воду.
– Друг, добросишь до города? – спросил Коряга.
– Запрыгивайте…
Федор был одет в куртку и в кепку, а Коряга – в модный плащ, наверняка являвшийся гордостью отрядного лейтенанта, чью реакцию на пропажу этого предмета одежды, как и на факт проживания двух его подопечных под сенью покинутого им дома, можно было представить без особенного труда. Под плащом непринужденно и незаметно расположился конфискованный у ротозея-конвойного автомат. Рожки с патронами были заткнуты за поясной ремень. Голову Коряги венчала велюровая шляпа, придававшая ему неслыханную солидность.
Беглецы были сыты, выбриты, благоухали одеколоном и несли на себе отпечаток беспечности и зажиточности, что позволило им без особенного труда на перекладных добраться к вечеру до крупного областного центра, где Коряга тут же нашел пивной бар, с решимостью канув в его чрево.
Распивать спиртные напитки он не намеревался, тем более, ни копейкой наличных средств не располагал, и тут же направился к туалету, откуда через считанные минуты вернулся с двумя чужими бумажниками. Комментировать обстоятельства обретения бумажников он не стал, однако легко можно было догадаться о двух оставленных им в туалетных кабинках поникших на унитазах гражданах, наверняка заподозренных впоследствии в злоупотреблении алкоголем и, кто знает, доставленных в вытрезвитель.
Так или иначе, на руках дуэта оказались два паспорта и некоторая сумма денег, позволившая купить билеты на ближайший поезд и выдвинуться на нем в направлении, известном лишь Коряге. Федор даже не озаботился какими-либо расспросами своего визави относительно его ближайших планов.
И только в пустом купе, уже расстилая принесенное проводницей белье, Коряга поведал:
– Помнишь, о сеструхе своей я тебе рассказывал?
– Я знаю, мы едем к ней, - откликнулся Федор.
– Ну… ты – молоток! – только-то и сказал Коряга.
Федор же, отвернувшийся к тряской стенке и угнетенно сознающий свою подчиненность Коряге, думал, что побег от него невозможен настолько же, насколько и победа над ним в открытом столкновении. И не потому, что Коряга вездесущ и сумеет распознать любую его мысль, не простив измены. Нет, он сам не изменит своему единственному товарищу, кем бы тот ни был, и чтобы ни сделал. Впрочем, он, Федор, обязан уберечь Корягу от тех грехов, которые они способны избежать. И тот послушает его. Ибо Федор был убежден, что отныне лишь его слово для Коряги – закон.