Форпост
Шрифт:
В один из будних дней, когда бригады разъехались по рабочим объектам, в блатном бараке осталось трое: он, Коряга, и вор Жоржик – тощий субъект, с головы до ног расписанный синей чернильной вязью татуировок. Жоржик отсиживал пятый срок, хотя был «коронован» недавно. Его чванливости и позерству не виделось конца и края. В общении с зеками он постоянно ухмылялся и выпендривался, как кинозвезда перед телекамерой.
Коряга и Жоржик «косили» под занемогших: сегодня в зону, по договоренности с часовым на вышке, ожидался переброс через забор
Когда часовой, распялив ладонь, указал четырьмя пальцами время акции, троица скучковалась на углу барака в бездеятельном выжидании, вяло обсуждая детали предстоящих действий. Впустую предстояло провести еще три часа.
В этот момент и сработало подлейшее правило возникновения нежданных обстоятельств: распахнулась дверь контрольно-пропускного пункта, и в зону вальяжно, излучая лоснящимися мордами презрение и самодовольство, ступили двое ответственных лиц: местный «кум» - то бишь, оперуполномоченный в звании майора, и неизвестный полковник – видимо, представитель верхних иерархических кругов тюремной власти, прибывший сюда с инспекцией.
Коряга и Федор инстинктивно дернулись в сторону, но, углядев высокомерное спокойствие Жоржика, посчитавшего дрогнуть при виде ментов ниже своего достоинства, последовали примеру старшего, оставшись на месте.
Тем временем, взор полковника, углядевшего праздно притулившихся к стене барака зеков, озарился теплом и вниманием, как у грибника перед беспечно вылезшими из травы боровиками.
– А вы сказали ротному, что некому в казарму фанеру грузить… - нараспев поведал он майору.
– Ну-ка, - поманил пальцем криминальное трио, - сюда, голубчики, поживее…
Жоржик, передернувшись от отвращения, подчинился команде. Коряга и Федор последовали за ним.
– Все трое – на выход к хозблоку, - распорядился полковник. – Потрудитесь на благо внутренних войск.
– Больные мы, - прохрипел Жоржик.
– Труд оздоравливает, - буркнул «кум».
Препираться с начальством в данной ситуации означало поставить на кон предстоящую операцию с контрабандой, а потому вор угрюмо, но согласно кивнул.
Прошли решетчатые двери пропускного пункта, где их ожидал заспанный, снятый из отдыхающей смены солдатик – долговязый, в роговых очках и в огромных сапогах не по размеру, волочащихся за ним, как арестантские гири.
– Сколько там этой гребаной фанеры? – проворчал Коряга.
– Управимся, - злобно обронил Жоржик.
Собственно, управляться с погрузкой массивных листов он предоставил сотоварищам, присев на верстак внутри складского помещения и принявшись чистить ногти обнаруженной
Когда десятый лист запыленной фанеры канул в кузов грузовичка, приписанного к автохозяйству конвойной роты, упревший от трудов Коряга, укорил бездеятельного вора в отсутствии солидарности:
– Подсоби хотя бы в кузов эту бодягу затаскивать… Не обернемся такими темпами…
Жоржик, даже не удосужась взглянуть в его сторону, процедил:
– За фраера меня не держи… Паши, негр. А не обернешься – за подогрев, братве недоставленный, – сам знаешь, как спросится…
– Ну, ты и сука… - сплюнул ему под ноги Коряга.
Вор соскочил с верстака. Лицо его подергивалось в нервном тике, глаза горели яростью. В распахнутой на груди спецовке синела картинная галерея с церковными куполами, русалками, кинжалами и черепами, застившими всю его доступную наблюдению впалую грудь.
– Ты кого, падла, назвал «сукой»? – на выдохе произнес он. – Ты понял, как тебе придется ответить за базар, дерьма кусок? Меня, законника…
– Прекратить собачиться! – визгливо вскрикнул конвойный, вздергивая автомат стволом к потолку, посылая патрон в патронник и машинально отступая назад.
Федор зачарованно смотрел, как неловко попятились тяжелые сапоги, упершись голенищами в какой-то ящик, спина солдата по инерции качнулась назад и, взмахнув руками, он плашмя завалился на пол, выдохнув к потолку обреченную матерщину.
Далее ему запомнилась быстрая и сметливая искра, мелькнувшая в глазах Коряги, тут же подскочившего к лежавшему на полу конвойному, шмяки вязких ударов кулаком в лицо оплошавшего стража, а затем Коряга, держа в руке автомат, обернулся к остолбеневшему Жоржику, коротко вопросив его:
– Ну, идешь на выход?
– Ты чего… - забормотал тот, вмиг утратив всякое высокомерие и гонор. – Мне всего полгода… И как без сходки…
– Ну, тогда – «пока!», обеспечу тебе алиби, - понятливо кивнул Коряга.
Автомат совершил короткое сальто, и тыльное овальное железо его приклада жестко впаялось Жоржику в лоб. Глаза вора превратились в изумленные блюдца, колени подломились и, не издав ни звука, тот мягко, как мешок с ватой, пал головой к сапогам солдата, воздетых к верху тупыми, как у валенок, мысами.
– Ничего не спрашивай и не ной, - сказал Коряга Федору. – Просто отваливаем, и все! Объяснения - по ходу…
А Федор и не собирался ни спрашивать, ни ныть. Еще тогда, когда в глазах Коряги мелькнули эти отчаянные огоньки, он уже понял, что все, должное случиться через мгновения – уготованная ему судьба, и сопротивляться ей невозможно и не должно, ибо рок не только преследовал его, но и вел туда, куда было предписано. К тому неизвестному, что лежало далеко-далеко, но было обязано состояться в соответствии с высшим замыслом, противоречить которому было вздорно и напрасно.