Форт Росс

Кун Алекс

Согласился остаться на берегу — но с условием, что Алексей уйдет в Россию вместе с ледовыми кораблями, дабы проследить за становлением Банка Росс и выполнения наших заказов, которых у меня накопилось уже на два блокнота.

Торговались до середины ночи. Обучил, на свою голову! Надеюсь, царевич выучился не только риторике, но и про наши разборы сражений помнит. На всякий случай напомнил, про сильные и слабые стороны войск аборигенов, и про то, что партизанские войны в лесу регулярными армиями не выиграть.

По хмыканью Алексея становилось понятно, как его достали подобные поучения. Может и правильно, что царевич решился

на самостоятельные действия. Не все же ему слушать «стариков», разменявших сорок лет.

Теперь сидел на берегу, устроившись в переплетении корней, нависающих над водой, покуривая трубку и глядя на шумный бардак проводов. За спиной, как обычно, маячили тени, настороженно ощупывающие взглядами берег.

— Как мыслите други, когда воротиться канонерка?

Судя по слабому звяканью, сзади пожали плечами. Однако Ефим добавил

— В две седмицы никак не вернется. Разве что через три.

Заинтересованно обернулся к морпеху. Порадовало созвучие мыслей.

— Отчего так?

Ефим оторвался от разглядывания выплясывающих с копьями на берегу воинов, и глянул вслед уходящей канонерке.

— Мыслю, больно легко первые баталии выйдут. Увлекут они государя нашего славным продолжением, которое в отведенные две седмицы никак не ляжет. Три, это ежели стрелять много будут, да припас огневой пожгут. А коли бережливо припас срасходуют, то и не ведаю. Может четыре, а может и поболе.

Хмыкнул, мысленно соглашаясь с раскладом.

— Ну, ты Ефим, прям полководец.

Легкое звяканье за спиной обозначило очередное пожатие плеч. Действительно, чего тут спорить с очевидным. Осталось надеяться, что Алексей ситуацию видит аналогично, и увлекаться будет умеренно.

Потянулись дни ожидания. Было время заняться делами форта, дабы найти ему место в экономике вице-империи. Очевидными ходами тут было кофе и сахарный тростник. Кофе, в мое время, уступало объемами производства только нефти, так что это направление можно считать перспективным. Сахар, по нынешним временам, кофе не уступал в цене, и обещал принести существенный доход.

Пробные посадки, мальтийскими семенами, сделали еще в прошлом году — но до результата еще было далеко. Из каждых десяти семян кофе проклюнулись ростками едва ли три. Может, почвы им тут не нравятся, может еще что — но плантация у нас выходила хиленькая, в полтора десятка деревьев, которым до зрелости предстояло расти еще года четыре. Хозяйственник форта попытался размножить ростки вегетативным способом, отстригая черенки с парой листочков и старательно проращивая их. Некоторые результаты такая методика дала, но о большой плантации по всему западному склону восточной горы, окаймляющей бухту, думать пока было рано. Да и почвы на западном склоне подкачали — надо искать другие места под большие посадки.

Лично для меня кофе, как напиток, был уже безразличен — интересовался им как способом заработка. Кружка кофе при дворе Петра стоила 10 копеек — почти как небольшая стайка жареных куриц. Килограмм зерен обходился казне примерно в восемь рублей, а для остальных бояр и все десять. Сто тонн зерен тянули на миллион рублей — чем не доход для колонии?

Кстати, только в этом времени выяснил, откуда пошло столь странное название напитка. Оказывается, во всем виновата область Эфиопии, под названием Кафа. В ней пастух обратил внимание, что стадо овец объедает листья с определенных кустов, и потом не

спит по ночам. Логично рассудив, что и ему для ночных бдений по охране стада подобные листики не помешают, пастух сварил себе первый кофе — отвар листьев. До заваривания зерен дело дошло много позже, а до их обжарки — вообще только в тринадцатом веке. Зато уже в пятнадцатом веке, в Константинополе, открылась первая кофейня, и дело пошло семимильными шагами, невзирая на сопротивление священников, считающих кофе «черной кровью мусульман» и придающих его анафеме.

Доставлять потребителю можно только зеленые, аккуратно подсушенные, зерна, обжаривая и перемалывая их на месте. После обжарки, кофе сохраняет вкус буквально несколько дней, а если его еще и помолоть — то несколько часов. Этот нюанс слегка снижал стоимость «товара» для поставщика, но оставлял некоторое пространство для маневров со вкусом зерен. Например, можно возить зерна в бочках из-под вина, меда, или прочих пахучих веществ, добиваясь оригинальных привкусов к напитку.

Можно еще растворимый кофе выпустить, из зерен не прошедших основной отбор. Делов-то — заварить кофе, и полученный, фильтрованный, отвар выкипятить до порошка. Нюансы есть и тут — выпаривать надо не перегревая жидкость, чтоб не испортить окончательно и так не самый насыщенный вкус растворимого кофе, а значит, вакуумом или распылением в потоке сухого воздуха.

В любом случае, проверить все наши придумки пока не представлялось возможным. Деревца плантаций едва переросли высоту колена и обещали не скоро дать материал для экспериментов. Пока все кофейные изыски сводились к нескольким пробным посадкам саженцев на различных почвах и местах в округе. К одному деревцу пришлось даже несколько часов добираться, поднимаясь на гору и прорубая заросшую тропинку. Выглядел саженец забавно — в солидной загородке, около которой стояли две хижины «сторожей», оберегающих тоненький «прутик» c десятком листьев. Хорошо, что рабочая сила нам тут дешево обходится.

Посетили плантацию еще одной перспективной для местного климата культуры — какао. Тут дела шли еще хуже, чем с кофе. Семена мы привезли пересушенные, и взошли только четыре деревца из полусотни. Да и взошедшие выглядели хило — с них даже опасались отстригать веточки на расплод. При плантации какао стояли привычные две хижины, и аборигены, чтоб не тратить зря время, ковырялись на большом поле батата, вскопанном ниже по склону от загородки какао. Судя по ковру лиан, сопутствующему вызреванию сладкого картофеля — батата будет много, а вот какао увидим нескоро.

С сахарным тростником дела обстояли значительно лучше. Рос он бурно, но долго. По методике мальтийцев уборку тростника следовало начинать, когда он переставал расти ввысь. Обычно это занимало менее года. Но на Гаваях процесс растянулся, и рост культуры все никак не мог остановиться. С одной стороны — больше вырастет, больше сока из него выжмем. С другой — хотелось быстрее получить результат.

Пока тростник тянулся к солнцу, посадки расширяли, отстригая от растущих кустиков молодые плети, и пересаживая их на расчищенные площадки. Тут-то и пригодились выменянные на лезвия аборигены. Гавайцы, в отличие от индейцев, работали на полях довольно охотно. Большая часть полевых работ лежала на женщинах, согласно местным укладам, но расчищать поля от леса считалось мужской работой. Словом, трудились все, и довольно бодро.