Фотиния

Рождественская Светлана

– Спасибо, Трофим Николаевич, за помощь. Обязательно постараюсь прийти.

– Ну а на счет церкви, надо подумать, Фотиния, надо подумать. Спонсор нужен, одним нам не по силу затевать строительство Божьего Храма. Времена наступили нестабильные. А где взять деньги? Сама понимаешь, перестройка все сломала, стабильности не стало.

– Мой дед был замечательным священником. В селе, где я вырос, был восхитительной красоты храм. При Советской власти его разорили, сначала какой-то клуб был, а затем и вовсе здание непригодным стало. Вот без Бога, без Веры в селах жизнь и становится убогой, повальное пьянство и преступность. Ну, думать будем на счет

Храма.

– Думайте, Трофим Николаевич. Мы сельчане тоже внесем свой вклад в возведение церкви, – восторженно произнесла Фотиния. Ну, вот и доехали. Спасибо за скорую доставку.

Машина остановилась напротив дома подруги, Натальи.

Фотиния с Натальей учились, когда-то в пединституте. Проработав немного в школе Наталь, после окончания вуза, стала работать в районной администрации. Подруга жила с родителями и, по всей видимости, была еще на работе. Фотинию встретил ее отец, Дмитрий Александрович.

– Проходи, Фотиния, посмотри какое хозяйство у нас! Он повел женщину в курятник показать, а сам с прищуром, загадку между делом стал загадывать.

– Отгадай загадку, Фотиния:

– Крыша деревенского дома с одной стороны наклонена так, что ее скат составляет 60 градусов, а с другой стороны 70 градусов. Предположим, что петух откладывает яйца на гребне крыши. В какую сторону упадет яйцо – в сторону более крутого или более пологого ската?

Фотиния рассмеялась.

– Ну, Дмитрий Александрович, вы шутник! Разве петух может нести яйца?

– Может, еще как может, Фотиньюшка, дорогая! – нежно приобнял ее пожилой мужчина. Он был лет семидесяти пяти, небольшого ростика с белой бородкой. Посмотри, какое хозяйство развел мой Петенька, аж двенадцать несушек! Старик поведал свою историю про петуха.

Не велись у меня куры. Дверь курятника была открыта, так выбегут куры, а свиньи их хвать – похвать, так истребили моих всех курочек. Остался один петух. Видишь, какой красавец: окрас белый, на солнце с золотым отливом. Утром ни свет, ни заря, как загорланит, толи от тоски, толи от великого своего превосходства. А в соседнем дворе было много куриц, а вот петух один на всех. Видно любви на всех курочек у соседского петуха не хватало…. Дело было в марте. Вдоль усадьбы (показал он рукой) появились проталинки. Петух наш взлетел на забор, прокукарекал, да с таким чувством, что за душу и взял соседскую курочку. На его зов, по проталинке, вдоль забора и прибежала одна к нему. Петух показал ей курятник и гнезда. Видно по душе пришлось курочке наш курятник, так она и повадилась бегать к петуху, снесет яичко в гнезде – и айда восвояси. Петух еще “шибче” разгорланился, орал, что есть мочи. Яйцо осталось без присмотра, стал его охранять. Пришел мой сын, Санька, в гости и услыхал, как в очередной раз “разоряется” петух.

– Отец, затерроризировал, ты его. Что он у тебя так кричит? В суп его уже пора определить.

– Да ты что? – отвечаю я ему. Он у меня яйца нести стал! Пойдем в курятник, посмотришь.

Ну, и веду его сюда, и правда, лежит в гнезде яйцо, еще тепленькое, а петух важно ходит возле него.

– Ну, отец, точно затерроризировал, коль петух яйца начал нести!

Кроме шуток, курочка натаскала в гнездо яиц, штук двенадцать и села, представляешь, высиживать цыплят. К удивлению, вывелись одни курочки, да такие красивые, да все разноцветные: и серые, и черные. Вывела цыплят наседка, да и исчезла и больше уже не появлялась. А петух вырастил своих деток. Идет по двору с цыплятами. Цыплята за ним хвостиком так и бегали. Петух заклохчет,

подзывая цыплят, значит, что-то вкусное нашел, а цыпочки из вех лап бегут к кормильцу. Такие потешные, клювом работают, лапками разгребают, ну впрямь как настоящие курицы. Вот такая история про моего петуха.

Фотиния улыбнулась, зная, что Дмитрий Александрович – балагур, весельчак и прекрасный рассказчик.

– Вот и Наталья пришла. Я не буду вам мешать, девчонки, секретничайте, и удалился.

Подруги обнялись.

– Фотиния, ты все такая же красивая!

– Да и ты не меняешься, подруга, возраст тебя стороной обходит.

– Да, что я? Вот с дочерью что-то приключилось…. Приехала из города, вся не своя. Закрылась в своей комнате и целыми днями плачет, и от еды отказывается. Ты бы с ней поговорила. Боюсь, чего бы ни натворила с собой. Шестнадцать лет – такой опасный возраст.

– Но ты, же мама? Ты должна быть для нее первым другом и советчиком – возразила Фотиния.

– А ты ее крестная – та же вторая мать. Ты же знаешь, как она тебя любит! Надо что-то делать вместе, вытаскивать ее из беды.

– Да, да! Ты абсолютно права, подруга, и пошла в комнату своей крестнице.

Элечка, девочка красивая, яркая, училась в городе, в педучилище. Случилось так, что она влюбилась в мужчину, значительно старше себя, мусульманина, доверилась ему вся без остатка и в итоге забеременела. Мухаммед уехал на свою родину, и вот она теперь бьется в истерике и не знает, что делать и как жить дальше. Жизнь без него в одно мгновение остановились. При виде крестной Элечка заулыбалась и сразу ожила. Фотиния ей нравилась: всегда спокойная, рассудительная с умными и добрыми глазами.

Женщина присела на стул, стоящий рядом с кроватью. Девушка тяжело вздохнула, и как бывало в детстве, когда ее кто-то обижал, уткнулась в платье своей белокурой головой и расплакалась.

Пусть выплачется вначале, потом расскажет. По-матерински нежно погладила Элечку по голове, по хрупким, содрогающимся от слез плечикам. Возможно это первая любовь. А первая любовь – самая страстная и горячая, порой в душе может оставить неизгладимую рану. Самое важное, так считала женщина, чтобы рядом близкие ей люди и приезд Фотинии в этот день оказался для крестницы просто необходим. Этому юному созданию очень плохо! Женщина продолжала гладить девичье тельце.

С детства Элечка звала ее то крестной, то Лелей.

– Леля, Лелечка! Ну почему это со мной случилось? Ну почему он так поступил? Я же люблю его. Утирая рукой слезы, она достала из сумочки несколько писем своего возлюбленного и начала читать отдельные строки. Слезы градом катились из глаз.

Всхлипывая, девушка читала вслух: “Очи твои, что распустившиеся лепестки “Анютиных глаз””/

И действительно, подумала женщина: глаза у Элечки – темные, большие, распахнутые, как “Анютины глазки”. Такое сравнение поразило Фотинию.

Девушка продолжала читать дальше:

“ Моя бесценная любовь, соловей моего сердца, слов о любви в моей душе больше, чем песка в пустыне”.

Девушка отвела свой взор от письма, и крестная заметила, сколько грусти, печали в этом еще по-детски доверчивом взгляде. Какое-то время они молчали, и своей тонкой женской интуицией Фотиния понимала, что слова здесь пока не уместны. Нужно, чтобы она выговорилась, вытащила свою боль изнутри, всю, без остатка. Время еще долго будет заглаживать эти раны, но все, же острую боль нужно снимать осторожно.