Фотография в профиль

Эдигей Ежи

Прокурор заметно смутился, а Качановский вполголоса выругался. Удар был выверен и достиг цели. Обвинение село в лужу исключительно по собственной вине.

— В моём распоряжении есть ещё один документ, который, я считаю, легче было бы раздобыть обвинению, чем защите. Позвольте вам его показать. — С этими словами Рушиньский вытащил из видавшего виды портфеля большую фотографию и положил её на судейский стол. — Здесь изображена могила Рихарда Баумфогеля на одном из берлинских кладбищ. На снимке великолепно видна надпись— «Рихард, Баумфогель, гауптштурмфюрер», а также дата смерти— шестнадцатое июля 1943 года.

Судьи с интересом склонились над фотографией. После них с ней ознакомился и прокурор. В зале с любопытством следили

за путешествующим из рук в руки снимком.

— Высокий суд, прошу приобщить к делу в качестве доказательств все три вышеназванных документа. — Рушиньский наслаждался эффектом, произведённым его выступлением.

— Ваше мнение, пан прокурор? — спросил председатель.

— Нет возражений.

Председатель пошептался с коллегой и заседателями и объявил:

— Суд приобщает к делу представленные защитой документы.

Адвокат Рушиньский вновь попросил слова.

— Высокий суд, — сказал он, — принимая во внимание полученные от американских и немецких властей официальные документы, а также имеющуюся фотографию могилы Баумфогеля, я считаю, что защита представила неопровержимые доказательства смерти бывшего шефа гестапо в Брадомске в сражении на Курской дуге. Баумфогель никак не может находиться сегодня на скамье подсудимых. Вместо него сидит Станислав Врублевский, трагически привлечённый к суду в результате ошибок и односторонности, допущенных следствием. Поэтому я имею честь просить высокий суд отклонить все обвинения, содержащиеся в Обвинительном заключении, и освободить обвиняемого из-под стражи. Полагаю также, что с учётом вышесказанного дальнейшее судебное разбирательство теряет смысл, так как необоснованность возбуждения настоящего дела очевидна.

— Я категорически против доводов защиты, — возразил прокурор. — Документы, представленные защитником, свидетельствуют лишь о том, что обвиняемый Баумфогель придумал очень хитроумный план дезертирства из дивизии войск СС, в которой служил. Этот человек понимал, что после смерти покровителя Гейдриха его дальнейшая судьба предрешена. Отозвание Из Брадомска и отправка на восточный фронт, на самое Опасное направление, убедительно свидетельствуют о том, что его недруги твёрдо решили от него избавиться. Если бы он не отправился на тот свет на Курской дуге, то такая участь ему была бы уготована на каком-нибудь другом участке фронта. Он понимал, что после сталинградской катастрофы победоносный исход войны невозможен. Баумфогель был Слишком умён, чтобы дожидаться в бездействии последнего звонка неотвратимой трагедии. Ему также не надо было объяснять, что вскоре настанет время расплаты и с ним, и с другими Военными преступниками… Оставался только один путь — дезертировать. В деньгах бывший шеф гестапо не нуждался. Вспомните, сколько он награбил хотя «бы в брадомском гетто! Кроме, врагов у него были и друзья, они-то и организовали его побег из армии таким образом, что всё ещё сильное гестапо потеряло всякий след Баумфогеля. Легче всего было инсценировать смерть нашего героя, отправив в Берлин из-под Курска, из какого-нибудь полевого госпиталя, запаянный пустой гроб. Для дезертира с хорошим знанием польского языка не было более надёжного убежища, чем партизанский отряд. Позднее он спрятался ещё лучше — в Войске Польским. Там он стал для гестапо вообще недосягаем. Фотоснимок офицера в мундире гауптштурмфюрера СС и две экспертизы, подтвердившие тождество этого гестаповца с обвиняемым, внесли ясность в вопрос кто есть кто. Не надо даже заглядывать в многочисленные протоколы очных ставок Баумфогеля с его жертвами — теми, кто выжил. Вот почему я прошу отклонить предложение защиты.

— Высокий суд, — не сдавался адвокат, — фотография, на которую так часто ссылается пан прокурор и на которой зиждется всё обвинительное заключение, не может рассматриваться в качестве неопровержимого доказательства. Ничто не доказывает, что это действительно снимок Рихарда Баумфогеля. На его обратной стороне рукой неизвестного

выведена обыкновенным карандашом надпись: «Рихард Баумфогель, палач Брадомска?» Даже этот безымянный автор не был убеждён в том, что он не ошибается, и, сопроводил надпись знаком вопроса. Обвинение не располагает никакой другой фотографией Баумфогеля, относящейся к периоду его службы в брадомском гестапо или в дивизии войск СС. Нет и фотодокументов более раннего периода его биографии. Всё обвинение привязано к единственной и к тому же едва различимой карандашной надписи. Пан прокурор, разумеется, с ходу отверг этот знак вопроса на снимке,

— Мы предпринимали необходимые меры для получения других фотографий Баумфогеля, — вновь взял слово Щиперский. — К сожалению, находящийся в Берлине, в Западной Германии, архив гестапо и войск СС отличается неукомплектованностью. Мы обращались к соответствующим властям Германской Демократической Республики и к командованию американских войск в ФРГ, в распоряжении которых находится часть этого архива, и тоже получили ответы, что фотодокументы, касающиеся Баумфогеля, у них не значатся. По требованию суда прокуратура может приобщить к делу эти ответы.

— Защита хотела бы обратить внимание судей на содержащийся в деле документ № 387, —продолжал наступать Рушиньский. — Это справка о медицинском освидетельствовании обвиняемого, В ней удостоверяется, что на его теле отсутствует характерная татуировка — аббревиатура «СС», которую имел каждый эсэсовец, Хотя судьи превосходно знают все документы дела, я как защитник Счёл своим долгом заострить внимание суда на этой детали.

— В той же самой справке о медицинском освидетельствовании говорится, что на теле обвиняемого обнаружено очень много шрамов различной конфигурации, — возразил прокурор. — Какой-то из них может быть шрамом, появившимся в результате устранения татуировки.

Адвокат собирался прокомментировать это замечание, но председатель судейской коллегии коротко объявил:

— Суд удаляется на совещание для рассмотрения доводов защиты.

Через двадцать минут судьи вернулись в зал заседаний. Предложение защиты об освобождении обвиняемого из-под стражи было отклонено.

Проиграв обвинению первый раунд боя, Рушиньский не пал духом и с удвоенной энергией продолжал задавать наводящие вопросы своему клиенту. Однако все его попытки пробудить память обвиняемого заканчивались неудачей. Тот в своих ответах не мог добавить ничего нового к тому, что уже было сказано в ходе предварительного следствия и на суде. Наконец адвокат выдохся и заявил:

— У защиты вопросов больше нет.

— Вы не хотели бы что-нибудь сказать? — обратился председатель к заседателям.

— Пока воздержимся, спасибо.

— А вы, пан прокурор?

— У меня тоже нет вопросов.

Все главные действующие лица: обвиняемый, прокурор, защитник и судьи с заседателями — были порядком измучены длившимся целый день процессом. Председатель за весь день не объявлял даже получасовой перерыв, чтобы можно было выпить традиционную чашку кофе в судебном буфете. Поэтому люди в зале выслушали его заключительное слово с чувством облегчения.

— Заседание суда будет продолжено завтра в десять часов утра. Будут допрошены свидетели обвинения. Обвиняемый, в ходе заслушивания свидетелей вы можете давать дополнительные разъяснения и задавать им вопросы.

Когда судейская коллегия покинула зал заседаний, а милиция увела обвиняемого, прокурор и адвокат стали приводить в порядок свои бумаги. Публика из зала повалила в коридор. Журналисты побежали к телефонам, чтобы поскорее сообщить в редакции о ходе сегодняшнего заседания.

Подполковник Качановский вышел из зала одним из первых. Он не хотел сейчас даже случайно встретиться с Рушиньским. Боялся, что ему изменит выдержка и встреча закончится неприятной словесной перепалкой, так как адвокат никогда за словом в карман не лезет и его трудно обвинить в отсутствии темперамента.