Фрактальные узоры
Шрифт:
— Все вечеринки, которые были, есть и будут, связаны между собой. Также, как все войны или совокупления, если верить Марсу и Венере. Надо только знать, как попасть с одной на другую.
— И как же?
— Я-то сам просто иду на зов и могу быть сразу везде. Как любой из богов. Я изначальный дух вечеринки, вечный и вездесущий, всепроницающий волновой фронт, принимающий материальную форму, как только складываются благоприятные условия. Ты — совсем другое дело, тебе без реквизитов не обойтись.
— Каких реквизитов? —
Бахус задрал рукав своего балахона. Вены у него на руке оказались не голубые, а пурпурные, винного цвета. И опять — никаких шлангов. Он поднял руку ладонью кверху жестом фокусника. Я не отводил глаз.
Рука еле заметно вздрогнула, и на ней появился предмет. На вид — обычный карнавальный рожок из бумаги и пластика, украшенный яркими вымпелами.
— Дунешь в него разок — и окажешься в другом месте. Выбор случайный в пределах дискретной матрицы вечеринок.
— Случайный? — удивился я.
Бахус пожал плечами.
— Закон природы. Один пьяный тип по фамилии Гейзенберг пытался мне как-то растолковать, но я так и не врубился. Хаос, вероятность, стохастика — почище сократовщины. Ах да, совсем забыл. Когда там окажешься, не вздумай выйти за психофизические границы праздника, типа на какие-нибудь похороны или День перемирия.
— Почему?
— За пределами вечеринки ты будешь в чужом пространстве-времени, и вся твоя масса тут же перейдете энергию. Представляешь? Хиросима по сравнению с этим покажется детской хлопушкой.
— Ну нет! — отстранился я. — Такого мне не надо, обойдусь как-нибудь.
— Возьми, мало ли что… — Он сунул мне рожок в карман пиджака.
— Ты говорил про реквизиты во множественном числе, — заметил я, сам удивившись своим словам.
Довольно ухмыльнувшись, Бахус произвел на свет новую игрушку — разрисованный в горошек остроконечный бумажный колпак. Не давая опомниться, нахлобучил его мне на голову и закрепил резинкой, больно щелкнув по подбородку.
— Сможешь теперь говорить на любом языке. И еще одно… — На ладони появился пакетик конфетти. — Бросишь на кого-нибудь щепотку, и он будет перемещаться вместе с тобой. — Пакетик отправился в другой карман. — Ну все, вали отсюда, уже почти полночь!
С этими словами он ловко развернул меня лицом к двери и пнул в зад. Я упал на колени, а когда вскочил, странный бог уже исчез, словно его никогда и не было.
Однако у меня на голове по-прежнему красовался карнавальный колпак. Содержимое карманов также оказалось на месте.
Черт бы побрал его дурацкие фокусы! Что за чушь! Меня ждут более важные дела.
Я снова прошел через гостиную, направляясь к балконной двери. Никто из перепившихся гостей, валяющихся на полу или занятых болтовней, не обратил на меня внимания. Сама Мэри Энн куда-то отлучилась.
Как и следовало ожидать, в промерзшем темном «патио» было пусто.
Я закрыл стеклянную дверь, отрезав себя
Далеко внизу расстилался искрящийся разноцветными огнями город, похожий на праздничную витрину у Тиффани. Резкий ветер раздувал полы пиджака, забирался в рукава, тянул за собой. Глаза начали слезиться от мороза.
Уже наклонившись вперед, я вдруг заколебался. Неужели нет другого выхода?
Тут кто-то сильно толкнул меня в спину…
— Счастливого пути! — донесся сверху насмешливый голос Бахуса.
Лишь успев пролететь этажей двенадцать, я догадался вытащить из кармана его подарок. Зажмурил глаза и принялся отчаянно трубить, как архангел Гавриил, выдувая протяжное жалобное блеянье.
Внезапно грозная стена ледяного шторма куда-то делась. Исчезло и отвратительное чувство невесомости.
Я сидел в широком мягком кресле. Вой ветра в ушах сменился дребезжанием пляшущей по столу посуды. Рядом кто-то тяжело пыхтел, другой вроде бы хрюкал, а третий визгливо пищал. Затем тот, который хрюкал, заговорил, вернее, выкрикнул пронзительным нечеловеческим голосом:
— Масла ей в уши, масла!
Я открыл глаза.
Развесистое дерево посреди лужайки отбрасывало изумрудную тень на длинный стол, изящно накрытый к чаю. Нос щекотал аромат свежей травы и теплых лепешек. Безумный Шляпник держал Соню за задние лапы, а Мартовский Заяц изо всех сил давил на плечи несчастного грызуна, пытаясь протолкнуть его в чайник. Алиса, само собой, только что ушла.
Видимо, окончательно сдавшись, Шляпник опустил Соню на стол. Голова ее так и осталась в чайнике. Писк постепенно затих, сменившись уютным похрапыванием.
Шляпник снял цилиндр и задумчиво почесал лысоватый череп. Я заметил, что шляпная лента потемнела от пота.
— Маслом, говоришь? — протянул он. — А зачем? Мы же не собираемся ее съесть.
Мартовский Заяц раздраженно сморщил нос и подергал усами.
— Идиот! Нет, конечно. Сонь едят только в месяцы, которые заканчиваются на «о», а сейчас май!
— Насколько я помню, — прищурился Шляпник, водружая цилиндр обратно на голову, — это ты придумал смазать мои часы маслом. Сам знаешь, что вышло. Опять то же самое?
— Однако тебе придется согласиться, что время на них теперь сильно отличается от прежнего!
Шляпник вытащил часы из кармана и скорбно воззрился на циферблат, потом опустил их в чашку с чаем.
— И в самом деле… Хотя правильное оно по-прежнему только дважды в сутки, дни кажутся намного длиннее!
— На этот раз, — надменно пояснил Заяц, — я имел в виду смазать маслом, чтобы было скользко!
— Ты сказал «в уши», а не «в виду»! — запальчиво возразил Шляпник. — Ты уши хотел смазать, я это точно помню, потому что так растерялся, как никогда раньше и, смею надеяться, позже.