Француженки не крадут шоколад
Шрифт:
В итоге она осознала, что не может не позвонить ему; хотя не сомневалась, что это будет ужасной ошибкой. Поэтому Кэйд попыталась начать разговор с одного не слишком изысканного, но распространенного слова:
– Привет.
До нее донесся его вздох и:
– Кайд.
Она умилилась, услышав, как Сильван произносит ее имя, четкое французское «а», казалось, укоротило ее английское имя наполовину. Мгновенно перестала бояться того, что он еще злился.
Закинув ноги на одну подушку, Кэйд улеглась головой на другую. Ее уставшие за день ноги жутко ныли и гудели; и мыслительные способности тоже
– Я ем одну из твоих шоколадных конфеток.
Тот маленький конус, опушенный у основания крупинками какао-зерен, тот самый, который Сильван называл радостным поклоном детским воспоминаниям о рожках с мороженым. За исключением того, конечно, что вкус у этого чудесного воспоминания был совсем не детский, дробленые какао-бобы вместо арахиса, а под толстой темной оболочкой скрывалась одна из его нежнейших и изысканнейших жидких начинок. Такую конфетку приходилось есть осторожно, аккуратно откусывать кончик и высасывать содержимое, иначе можно перепачкать руки.
– А-а-ах.
Его голос прозвучал лишь вздохом, легким ветерком в ее ушах. Возможно, Кэйд разбудила его. Может, Сильван в постели, обнаженный, и его матово-смуглые мускулистые плечи выделяются на фоне белых простыней. Положил ли он телефон рядом с собой, ожидая звонка? И перестал ли злиться, услышав ее голос?
– Вкусно, – проворковал он, и несмотря на все разделяющие их расстояния, их объединили пробудившиеся желания и душевная теплота.
– Всегда вкусно, – прошептала Кэйд.
– А какую именно ты ешь?
– Ту самую, из детства – cornette de ganache [167] .
– А-а… – Тихий вздох.
Даже по телефону она ощущала, как дыхание Сильвана ласкает ей кожу. У нее возникло ощущение, будто он воображает во всей живости и полноте каждый оттенок тех вкусов, что таяли у нее на языке. Он осознавал их изысканность и нежность. Представлял, как осторожно высасывают ее губы начинку, не давая ей пролиться на пальцы. Знал, какие отпечатки оставляет шоколад на ее пальцах и как она старательно слизывает их.
167
Рожок, трубочка с начинкой (фр.).
И он точно знал, как вкусна его начинка.
Господи, Сильван очень эротичен. Как он мог возбуждать ее даже по телефону?
– Что ты делаешь? – спросил он.
– Почти сплю. Кому-то поручено выдернуть меня из постели ровно через шесть часов. Мы придерживаемся той теории, что раз в три дня каждому надо дать возможность отдохнуть в фазе быстрого сна.
– Так ты еще не завоевала этот мир? Я смотрел новости, но ничего не выяснил.
– Мы не можем позволить «Тотал фудс» слопать «Девон канди». А настоящие завоеватели мира гораздо более прожорливы.
Более того, ее скорее волнует вопрос отпора завоевателям. Однако это не телефонный разговор, и им не следует углубляться в него сейчас.
– Но пока у нас решены далеко не все проблемы, – произнесла Кэйд
– Я спал, вернее, начал дремать. Сомневаюсь, что моя усталость сравнима с твоей. Но до Рождества осталось всего пять недель, поэтому со следующей недели мы начинаем готовить рождественские сладости.
В магазине Сильвана Маркиза не продают старые конфеты. Они не лежат там четыре или даже две недели. Но люди начинают покупать новогодние подарки с начала декабря.
– И я уже начал делать заготовки для рождественского украшения магазина.
Пять недель до Рождества. А День благодарения ей, похоже, придется отмечать на совещаниях с «Девоном» и «Фирензе». Какая ирония судьбы!
Глаза у нее прояснились, когда она попыталась представить, что он может выдумать из шоколада для украшения своих витрин и прилавков.
– Они уже появятся к моему возвращению?
Легкая заминка.
– Это зависит от того, скоро ли ты вернешься.
Кэйд перевернулась на живот и уткнулась лицом в подушку. Она понятия не имела, когда сумеет вернуться. И она очень устала. Но его голос звучал чарующей мелодией для ее уха.
– Как тебе понравились братья Фирензе? – спросил Сильван.
– У меня не возникло искушения тайно пробраться в их лабораторию, если тебя это интересует.
Услышав его тихий смех, Кэйд почувствовала себя кошкой, которую погладили по спинке.
– Именно это и интересует. Умница, съешь-ка еще одну мою конфетку.
Она закрыла глаза и мысленно оживила его чувственный образ, словно он сам – во плоти – перенесся к ней через сотни разделяющих их миль.
Коробка с его конфетами лежала почти рядом с ней, на столике возле кровати. В голове пронеслась стайка ревнивых вопросов. Часто ли Сильван влюблялся? И как быстро разочаровывался? Когда он сказал «по-моему» – его мнение основывалось на опыте прежних влюбленностей? Но, не задав ни одного из волнующих вопросов, Кэйд открыла глаза и, оценивающе взглянув на набор глянцевых коричневых конфеток – едва уловимое внешнее различие каждой из них подсказывало внутреннее содержание, – уточнила:
– Какую именно?
– Любую, какая на тебя смотрит.
Она устала, очень устала, однако возбуждение казалось таким мягким и обволакивающим, словно она могла уютно свернуться в нем, как в кровати, и блаженно уснуть.
– А какая из них, по-твоему, должна сейчас на меня смотреть? – прошептала Кэйд.
Такой же двусмысленный стон он мог бы издать, если бы она протянула руку и завладела его самым чувствительным органом. Или из-за того, что это было невозможно.
– Кайд, где ты сейчас? В Брюсселе? Я могу приехать к тебе на поезде.
– В Лондоне, – с сожалением сообщила она. – В Брюссель я вернусь завтра.
– Вечером? Завтра вечером? – воскликнул Сильван.
– У меня не будет ни секунды свободной. И, вероятно, к ночи я выдохнусь.
– Я найду, чем развлечь себя. В Брюсселе у меня есть знакомые. – Сильван рассмеялся. – Много знакомых, или ты забыла, что эта введенная в заблуждение страна полагает, будто бельгийский шоколад самый лучший? Да тут всего-то полтора часа езды. Я посмотрю, сумею ли вырваться из дебрей моего подрастающего зимнего леса. – Миг настороженной тишины. – Или тебе не нравится такая идея?