Французов ручей
Шрифт:
– Но ведь это незаконно?
– Конечно, незаконно, но я уверен, что его величество посмотрит на это сквозь пальцы.
"Итак, времени осталось совсем мало, – подумала она, – а дел еще непочатый край". Ей вспомнились слова француза: "Чем рискованней предприятие, тем больше шансов на успех". Ну что ж, этот совет, пришелся сейчас очень кстати: более рискованной и безрассудной затеи, чем его освобождение, трудно было себе представить.
– Как ты себя чувствуешь, дорогая? – озабоченно спросил Гарри. – У тебя такой странный вид. Наверное, ты расстроилась из-за Роки? Мне кажется, его смерть сильно
– Возможно, – ответила она. – Не знаю… Да и не все ли равно… Я чувствую себя совершенно нормально. Ты напрасно беспокоишься.
– Я забочусь о твоем здоровье, дорогая, – ответил он. – Я хочу, черт возьми, чтобы ты была счастлива.
Он посмотрел на нее робким, влюбленным взглядом и неловко схватил за руку.
– Ведь ты поедешь со мной в Хэмпшир, правда?
– Да, – ответила она, – да, Гарри, я поеду с тобой в Хэмпшир.
Она села на низкую скамеечку у камина, в котором с самой весны не разжигали огня, и задумалась, глядя в то место, где когда-то танцевали языки пламени. Гарри, позабыв, что в доме траур, завопил во все горло:
– Герцог! Герцогиня! Вы слышали? Ваша хозяйка согласилась поехать со мной в Хэмпшир! А ну-ка, собачки, вперед бегом, кто быстрей?
"Прежде всего нужно повидаться с Годолфином, – думала Дона, – и добиться, чтобы он разрешил мне пройти в башню. Надеюсь, что это будет нетрудно – Годолфин туп как пробка. Надо постараться отвлечь его внимание и передать французу какое-нибудь оружие: нож или, если удастся раздобыть, пистолет. Все остальное – время и условия побега – – он должен выбрать сам".
Ужинали они вдвоем, сидя у раскрытого окна гостиной. После ужина Дона, сославшись на усталость, поднялась к себе. У Гарри, слава Богу, хватило такта не задавать лишних вопросов.
Она разделась и легла, снова и снова прокручивая в голове детали предстоящей беседы с Годолфином. Неожиданно в дверь постучали. Сердце у нее упало. Неужели Гарри? Нет, не может быть, он так искренне сокрушался, так трогательно жалел ее… Боже мой, только не сегодня! Она притаилась, надеясь, что, не получив ответа, он уйдет. Стук повторился. Затем ручка медленно повернулась, и в комнату вошла Пру, в ночной рубашке и со свечой в руке. Глаза у нее были красные и распухшие от слез.
– Что случилось? – вскакивая, проговорила Дона. – Джеймс заболел?
– Нет-нет, миледи, – прошептала Пру. – Дети спят. Я… я хотела поговорить с вами.
И снова принялась плакать, вытирая глаза рукой.
– Заходи и закрой дверь, – сказала Дона. – Вот так. А теперь спокойно объясни, что случилось. Ты что-нибудь разбила? Не бойся, я не буду тебя ругать.
Девушка продолжала плакать, испуганно оглядываясь по сторонам, словно опасаясь, что Гарри находится где-то поблизости. И наконец прошептала сквозь слезы:
– Это касается Уильяма, миледи. Я так виновата перед вами, так виновата!
"О Господи! – подумала Дона. – Только этого не хватало. Наверное, Уильям соблазнил ее, пока я была на ``Ла Муэтт''. А теперь он исчез, и она боится, что у нее будет ребенок и я ее прогоню".
– Ну-ну, Пру, – ласково проговорила она, – успокойся, я на тебя не сержусь. Что ты хотела мне рассказать? Говори, я слушаю.
– Ах, миледи, Уильям был такой добрый, – начала Пру, – он так хорошо
– Да-да, Пру, я понимаю, – сказала Дона. – Я тоже с удовольствием послушала бы его рассказы.
– Кто бы мог подумать, – всхлипывая, продолжала девушка, – что он связан с этими иностранцами, с этими ужасными пиратами, о которых все только и говорили. Он был всегда такой добрый, такой обходительный, особенно со мной.
– Ты права, Пру, обходительности Уильяму было не занимать.
– Ах, миледи, я поступила очень дурно, ничего не рассказав сэру Гарри и остальным господам. Но я так испугалась в ту ночь, когда произошли все эти ужасные события и господа выламывали двери, а сэра Рокингема убили. К тому же Уильям совсем ослабел от боли, он был такой бледный, такой несчастный, в лице ни кровинки, ну просто как привидение, я и не смогла, миледи, я не решилась его выдать. Я понимаю, если господа узнают, они высекут меня и посадят в тюрьму, но Уильям просил непременно передать вам, вот я и передаю.
– Подожди, Пру, – мягко остановила ее Дона, – я ничего не понимаю. О чем ты говоришь?
– Ах, сударыня, вчера ночью я нашла Уильяма в коридоре. Он был ранен в руку, и голова у него была разбита. Я подобрала его и отвела в детскую. Он сказал, что если сэр Гарри и остальные господа найдут его, то ему несдобровать, потому что он служил у французского пирата, который в эту ночь напал на Нэврон. И тогда, сударыня, вместо того, чтобы обо всем доложить вам, я промыла и перевязала его раны, а после завтрака, когда господа отправились ловить пиратов, выпустила его через черный ход. Вот, сударыня, теперь вы знаете все.
Она поднесла к носу платок и громко высморкалась, очевидно опять намереваясь заплакать. Дона наклонилась к ней и с улыбкой погладила по плечу.
– Ты правильно сделала, Пру, что все рассказала мне, – проговорила она. – Не беспокойся, я тебя не выдам. Я тоже люблю Уильяма и не хочу, чтобы он попал в беду. Но ты забыла сказать самое главное: где он сейчас?
– Когда он пришел в себя, миледи, он сразу же заговорил о Коуврэке и попросил позвать вас, но я ответила ему, что вы больны и вас нельзя беспокоить, потому что этой ночью убит лорд Рокингем. Тогда он немного подумал и после того, как я еще раз перевязала его раны, сказал, что в Гвике у него есть хороший приятель, который может его приютить, так что, если вы захотите с ним встретиться, сударыня, он будет ждать вас там.
– В Гвике? – переспросила Дона. – Хорошо, Пру, спасибо. А теперь иди к себе и успокойся. Ни о чем не думай и ни с кем не говори о случившемся, даже со мной. Веди себя как обычно: гуляй, играй с детьми, занимайся хозяйством. Я постараюсь все уладить.
– Слушаюсь, сударыня, – приседая, ответила Пру – глаза у нее опять были на мокром месте – и, выйдя от Доны, направилась в детскую.
Дона осталась одна. Она лежала в кровати и улыбалась в темноте. Уильям нашелся, ее верный, преданный Уильям, он снова был рядом, и освобождение француза казалось уже не таким безнадежным делом.