Французов ручей
Шрифт:
Успокоенная, умиротворенная, она наконец заснула, а когда проснулась и выглянула в окно, тусклое небо снова было голубым, облака рассеялись, а воздух наполнился неповторимым летним сиянием и теплотой, совсем как в те далекие дни, когда, беззаботная и счастливая, она удила в ручье рыбу.
Она оделась, обдумывая дальнейший план действий, затем позавтракала в одиночестве и послала за Гарри. К Гарри уже почти вернулись его прежние бодрость и самодовольство. Войдя в комнату, он громко окликнул собак, уверенно подошел к жене, сидящей перед зеркалом, и чмокнул ее в шею.
– Гарри, – начала
– Конечно, дорогая, все что угодно, – с готовностью откликнулся он.
– Ты не мог бы уехать сегодня из Нэврона вместе с Пру и детьми?
Лицо его тут же вытянулось, он испуганно уставился на нее.
– А ты? Разве ты не поедешь с нами?
– Поеду, – ответила она, – только не сегодня, а завтра.
Он принялся ходить по комнате.
– Я надеялся, что мы уедем вместе, когда закончим все дела, – произнес он. – На завтра намечена казнь пирата. Мы должны еще обсудить кое-какие детали с Годолфином и Юстиком. Разве тебе не интересно посмотреть, как его повесят? Если начать пораньше, скажем часов в девять, и сразу после этого выехать, то к вечеру мы как раз успеем в Лондон.
– Гарри, – сказала она, – ты когда-нибудь видел повешенных?
– Ну да, согласен, зрелище не из приятных. Но сейчас особый случай. Мы собираемся наказать негодяя, который прикончил беднягу Рокингема и чуть не убил тебя. Неужели тебе не хочется с ним расквитаться?
Она промолчала, по-прежнему сидя к нему спиной, так что лица ее он не видел.
– Джордж обидится, если я просто так возьму и уеду, – проговорил он.
– Я ему все объясню, – ответила она. – Я все равно хотела заглянуть к нему после твоего отъезда.
– Но не могу же я бросить тебя здесь наедине с этими бестолковыми слугами!
– Уверяю тебя, Гарри, со мной ничего не случится.
– А на чем ты будешь добираться, если дети сядут в карету, а я поеду верхом?
– Закажу экипаж в Хелстоне.
– И когда же мы встретимся – вечером в Оукхэмптоне?
– Да, Гарри, вечером в Оукхэмптоне.
Он подошел к окну и хмуро уставился в сад.
– Нет, я просто отказываюсь тебя понимать, Дона.
– Тебе совсем необязательно меня понимать, – ответила она.
– Обязательно, – возразил он, – в том-то и дело, что обязательно. Что же это будет за жизнь, если муж и жена перестанут понимать друг друга?
Она посмотрела на него. Он стоял у окна, заложив руки за спину.
– Ты действительно так думаешь? – спросила она.
– Я вообще уже ничего не думаю, – пожал он плечами. – Я совсем запутался, черт возьми. Я знаю только одно: я готов отдать все на свете, чтобы ты наконец стала счастливой, но убей меня Бог, если я понимаю, как это сделать. Я ведь вижу, Дона, что крошечный Джеймсов ноготок для тебя в тысячу раз дороже всех моих ласк. А что остается человеку, которого разлюбила жена?
Наливаться пивом и просиживать ночи за картами – вот и все развлечения.
Она подошла к нему и положила руки на плечи.
– Через месяц мне исполнится тридцать, Гарри, – сказала она. – Я стану старше и, может быть, чуточку мудрей.
– Мне вовсе не нужно, чтобы ты становилась мудрей, – буркнул он, – ты меня и такая устраиваешь.
Она
– Помнишь, перед отъездом в Нэврон ты рассказала мне какую-то странную историю о птицах. Я тогда ни слова не понял, да и сейчас, честно говоря, понимаю не больше. Может быть, ты объяснишь, что ты имела в виду?
– Не стоит, Гарри, – ответила она, погладив его по щеке. – Коноплянка в конце концов вырвалась из клетки. Давай поговорим о чем-нибудь более существенном. Ты согласен уехать сегодня?
– Ладно, так уж и быть, – ответил он. – Но имей в виду, все это мне страшно не нравится. Приезжай побыстрей в Оукхэмптон, я буду тебя ждать.
Постарайся не задерживаться.
– Хорошо, Гарри, – ответила она, – я постараюсь.
Он пошел вниз – распорядиться насчет отъезда, а она позвала Пру и сообщила ей о внезапном изменении планов. В доме поднялась суматоха: слуги увязывали тюки и коробки, складывали одежду, готовили еду на дорогу; дети, довольные любой переменой, вносящей разнообразие в их монотонную жизнь, бегали по комнатам, как шаловливые щенята. "Им нисколько не жаль расставаться с Нэвроном, – думала Дона. – Они быстро забудут знакомые лица и привыкнут к новым местам. Через месяц они так же весело будут резвиться на лугах Хэмпшира, как резвились на лугах Корнуолла".
На обед подали холодное мясо; детям в виде исключения было разрешено обедать со взрослыми. Генриетта скакала вокруг стола, словно маленькая фея, радуясь тому, что Гарри будет сопровождать их карету верхом. Джеймс сидел на коленях у матери, время от времени делая попытки положить ноги на стол, а когда она наконец позволила ему это, огляделся вокруг с таким победным видом, что Дона не удержалась и расцеловала его в обе щеки. Их веселье передалось и Гарри. Он начал рассказывать им о Хэмпшире и о том, как прекрасно они будут там жить в оставшиеся летние месяцы.
– Я подарю тебе пони, Генриетта, – говорил он. – И тебе, Джеймс, только попозже.
К дверям подкатила карета. Первыми усадили детей, затем погрузили тюки, пледы, подушки, корзины для собак. Лошадь Гарри грызла удила и била копытом.
– Извинись за меня перед Джорджем Годолфином, – наклоняясь к Доне и похлопывая себя хлыстом по сапогу, проговорил Гарри. – Объясни ему как-нибудь мой внезапный отъезд.
– Не волнуйся, – ответила она, – я знаю, что ему сказать.
– Все-таки я не понимаю, зачем тебе это надо, – продолжал он, пристально всматриваясь в нее. – Почему ты не можешь поехать с нами? Ну да ладно, поступай как хочешь. Встретимся завтра вечером в Оукхэмптоне. Я закажу для тебя экипаж, когда будем проезжать через Хелстон.
– Спасибо, Гарри.
Он снова похлопал себя по сапогу, прикрикнул на лошадь, которая нетерпеливо рвалась вперед, и повернулся к Доне:
– А может быть, ты просто не оправилась от этой проклятой простуды?
Может быть, ты еще больна и не хочешь в этом признаваться?
– Нет, Гарри, – ответила она, – я совершенно здорова.
– У тебя очень странные глаза, – произнес он. – Я заметил это еще в первый день, когда зашел тебя проведать. В них появилось какое-то непонятное выражение, которого я никогда раньше не видел.