Французская новелла XX века. 1900–1939
Шрифт:
Эти черты присущи и остальным произведениям Оду — романам «Мастерская Мари-Клер» (1920), «Из города на мельницу» (1926), «Нежный свет» (1937). Их герои — скромные труженики, описанные с глубокой симпатией.
Не случайно Оду ценили демократически настроенные писатели 20–30-х годов. В ее творчестве жизнь народа изображалась глазами самого народа, с точки зрения одного из его представителей. Именно это качество придало принципиальную новизну и ценность творчеству Маргерит Оду.
Marguerite
Рассказ «Невеста» входит в одноименный сборник.
Невеста
После недолгого отпуска я возвращалась в Париж. Когда я приехала на вокзал, поезд был уже переполнен, и почти у каждого купе, в дверях, стоял человек, словно для того, чтобы никого больше туда не впускать. И все же я заглядывала в каждую дверь в надежде найти себе местечко. В одном купе место в углу действительно оказалось свободным, но оно было заставлено двумя большими корзинами, откуда торчали головы кур и уток.
Помедлив, я все-таки решила войти. Я извинилась за то, что придется подвинуть корзины, но их владелец, мужчина в блузе, сказал мне:
— Подождите-ка, мадемуазель, сейчас я их уберу.
Он попросил меня подержать корзину с фруктами, стоявшую у него на коленях, а сам задвинул своих кур и уток под сиденье. Утки стали громко выражать неудовольствие, куры обиженно нахохлились, и жена крестьянина ласково заговорила с ними, называя каждую по имени.
Когда я села, а утки угомонились, пассажир, сидевший напротив меня, спросил крестьянина, не везет ли он птицу на рынок.
— Нет, сударь, — отвечал тот, — я везу ее сыну, мой сын послезавтра женится.
Лицо его сияло; он оглядывался кругом, словно хотел, чтобы все видели его радость.
Слова крестьянина привлекли внимание остальных пассажиров, и казалось, они тоже радовались, слушая его. Только старуха, которая сидела, обложившись тремя подушками, и одна занимала два места, принялась ворчать, что вот, мол, эти крестьяне вечно забивают вагон своими вещами.
Поезд тронулся, и пассажир, заговоривший с крестьянином, собрался было читать газету, но тут крестьянин обратился к нему:
— Мой сын живет в Париже, он приказчик, и невеста его тоже служит в магазине.
Тот, к кому он обращался, положил развернутую газету на колени и, придерживая ее рукой, подвинулся к краю скамейки.
— А что, невеста красивая? — спросил он.
— Да не знаем, — отвечал крестьянин, — не видали еще.
— Вот как! А вдруг она окажется некрасивой и не понравится вам?
— Ну что ж, и такое бывает, — сказал крестьянин, — только думаю, она нам понравится:
— И потом, — прибавила крестьянка, — раз она нравится нашему Филиппу, значит, понравится и нам.
Она повернулась ко мне, и глаза ее ласково улыбались. Глядя на ее свежее румяное лицо, трудно было поверить, что у нее взрослый сын, которому уже пора жениться. Она спросила меня, не еду ли я тоже в Париж, я ответила утвердительно, и тогда пассажир, сидевший напротив, принялся шутить.
— Наверняка, — сказал он, — мадемуазель и есть невеста вашего сына: просто она решила поглядеть на родителей жениха, да так, чтобы они ни о чем не догадались.
Тут все стали смотреть на меня, я сильно покраснела, а крестьянин с женой сказали:
— Ну, если это так, мы были бы только рады.
Я попыталась разубедить их, но пассажир, сидевший напротив, напомнил присутствующим, что я дважды прошла вдоль всего поезда, словно разыскивая кого-то, и что я медлила перед тем, как подняться в купе. Все рассмеялись, а я смущенно объяснила, что только в этом купе нашлось свободное место.
— Ну и хорошо, — сказала крестьянка, — вы очень мне нравитесь, и я была бы довольна, если бы моя сноха оказалась такой, как вы.
— Да, — подхватил крестьянин, — не худо бы ей быть похожей на вас.
Пассажир, сидевший напротив, в восторге от своей шутки, сказал, лукаво поглядывая на меня:
— Вот увидите, так оно и будет. Приедете в Париж, а сын вам скажет: «Вот моя невеста!»
Он расхохотался, затем поудобнее устроился на скамейке и погрузился в чтение.
Немного погодя крестьянка повернулась ко мне, порылась в своей корзине, вытащила оттуда лепешку и предложила ее мне, сказав, что испекла ее сегодня утром. Я не знала, как отказаться. У меня был насморк; преувеличив свое недомогание, я сказала, что у меня жар. Лепешка возвратилась на дно корзины.
Затем она угостила меня гроздью винограда, которую мне пришлось взять. Я с трудом отговорила крестьянина, все порывавшегося выйти на станции и принести мне чего-нибудь горячего.
Глядя на этих милых людей, исполненных готовности полюбить избранницу своего сына, я пожалела, что и на самом деле не прихожусь им снохой; я чувствовала, что их привязанность была бы для меня счастьем. Своих родителей я не знала и всегда жила среди чужих людей.
То и дело я ловила на себе их взгляды, которыми они будто ласкали меня.
Когда мы приехали в Париж, я помогла им выгрузить корзины и направилась с ними по перрону. Но, увидев высокого юношу, кинувшегося им навстречу, я отошла в сторону. Он обнял их и стал целовать то мать, то отца, и они улыбались ему. Они не слышали предупреждающих окриков носильщиков, чьи тележки с багажом то и дело грозили наехать на них.
Они двинулись к выходу, и я пошла следом за ними. Сын надел на руку корзину с утками, а другой рукой нежно обнял мать. Он шел, наклонившись к ней, и громко смеялся над чем-то, что она ему рассказывала. Как и у отца, у него были веселые глаза и широкая улыбка.