Французская революция: история и мифы
Шрифт:
Когда наступила пора выборов в Законодательное собрание, ассамблея выборщиков департамента Пюи-де-Дом (так в соответствии с новым административным делением стала называться Нижняя Овернь) поначалу даже не рассматривала его в качестве возможного кандидата, считая, что он просто физически не способен выполнять обязанности депутата. Тогда Кутон выдвинул себя сам и убедил присутствующих проголосовать за него. Так начался парижский период его деятельности.
Уже на одном из первых заседаний Собрания, посвященном обсуждению процедурных вопросов, Кутон выступил с дерзким предложением радикально изменить порядок приветствия короля. Достаточно и того, заявил он, чтобы депутаты вставали и снимали шляпы при появлении монарха, но, как только тот займет своё место, они тоже должны садиться. Кроме того, он потребовал лишить короля привилегии сидеть в Собрании на особом, роскошно украшенном кресле. Обращаться же к монарху отныне надо было, по мнению Кутона, не "Сир" или "Ваше Величество", а просто – "король французов" [646] . Сам по себе подобный демарш не требовал большой смелости, ибо Людовику XVI за
646
Archives parlementaires de 1787 `a 1860. Ser. 1. P., 1890. T. 34. P. 83. (Далее: AP).
Однако, добившись столь громкой, хотя и несколько скандальной славы, Кутон в последующие месяцы отходит в тень, проявляя присущие ему сдержанность и осмотрительность. И в Собрании, и в Якобинском клубе он выступает редко, больше слушает других. Зато, если ему всё же приходится говорить, он демонстрирует хорошие ораторские способности, легко и надолго овладевая вниманием аудитории. "Лицо его имеет матовый оттенок, черты тонкие и строгие, взгляд одновременно и доброжелательный, и страстный, голос уверенный, но легко передающий волнение; вот он неподвижно сидит на своём месте, лаская с задумчивым видом щенка, которого постоянно держит на коленях. Говорит благородно, интересно, доступно, всегда низким и взволнованным голосом", – таким запечатлела Кутона память современника [647] .
647
Цит. по: Soboul A. Op. cit. Р. 96.
Любопытно, что Кутон был единственным депутатом, которого никогда не перебивали. Коллеги, в том числе политические противники, выражали таким образом сочувствие человеку, ставшему инвалидом в столь молодом возрасте. Справедливости ради, однако, надо заметить, что сам он злоупотреблял подобным к нему отношением и не упускал возможности лишний раз напомнить о болезни для придания вящей убедительности своим словам. Во время дискуссии он, не находя, видимо, других аргументов, не раз заявлял: вы спорите с тем, кто одной ногой уже в могиле! Разумеется, это действовало безотказно: оппонентам ничего не оставалось, как уступить.
Наиболее значительную речь в Законодательном собрании Кутон произнес 29 февраля 1792 г., обосновывая необходимость пересмотра в пользу крестьян аграрного законодательства. "Несчастный, – говорил он о земледельце, – не имеющий ничего, кроме собственных рук, никакого имущества, кроме заступа, не вправе использовать их даже для удовлетворения своих нужд. Природа предоставляет ему бесплодную, заброшенную землю, покрытую с самого сотворения мира уродливыми глыбами. Но если он захочет удобрить своим потом эту часть великого всеобщего достояния, то во время сбора урожая появится его бывший сеньор, чтобы отнять четвертую или, по меньшей мере, пятую часть плодов во имя мнимого права абсолютной собственности" [648] . В этом фрагменте налицо две характерные особенности взглядов Кутона: искренняя, хотя и несколько абстрактная симпатия к простому люду и довольно смутное представление о реальном положении дел в деревне. Так, названные им размеры ещё сохранявшихся в то время остатков сеньориальных платежей откровенно завышены. Что же касается позитивной части его выступления, то, как отмечал известный специалист по аграрной истории А.В. Адо, "предложения Кутона отставали от требований, к которым уже пришла революционная деревня" [649] .
648
АР. Р., 1892. Т. 39. Р. 195.
649
Адо А.В. Крестьяне и Великая французская революция. М., 1987. С. 248. То, что в сложившейся тогда ситуации предложения Кутона были весьма умеренными, признавал и Жорес, несмотря на всё своё восхищение общим пафосом данного выступления (см.: Жорес Ж. Социалистическая история французской революции. М, 1978. Т. 2. С. 32-33).
В целом за год работы в Законодательном собрании Кутон приобрел репутацию решительного противника королевской власти. Однако ему были чужды ультрареволюционный экстремизм левых якобинцев и кордельеров.
Будучи одним из идеологов ниспровержения монархии, Кутон, тем не менее, не смог воочию увидеть плоды своих усилий: в день восстания 10 августа 1792 г. его не было в Париже, так как он находился на лечении в курортном местечке Сент-Аман. Впрочем, данное обстоятельство неожиданно обернулось для него своеобразной выгодой: в отличие от ряда видных деятелей Революции, он не скомпрометировал себя растерянностью и колебаниями в решающие часы борьбы и в то же время незримо участвовал в восстании как идейный вдохновитель. Неудивительно, что в дальнейшем молва отвела ему важную роль в происшедших событиях. Например, знаменитый журналист Прюдом позднее сообщит, что якобы именно на квартире Кутона собирались для подготовки восстания революционные вожди – Робеспьер, Марат, Дантон, герцог Орлеанский, Петион и др. [650] На самом деле нечто подобное было
650
Dictionnaire biographique... P. 356.
Став депутатом Конвента от департамента Пюи-де-Дом, Кутон и здесь поначалу пытался играть ту же роль, что и в Законодательном собрании, – роль независимого республиканца, стоящего над интригами и усобицами "партий". Это была нелегкая задача. С первых же дней Конвент превратился в арену ожесточенной борьбы между "партиями" жирондистов, которые представляли собой просвещенную элиту общества и стремились к созданию правового республиканского государства, и монтаньяров (в большинстве – членов Якобинского клуба), тяготевших к диктаторским методам и искавших поддержку у плебса.
Рано или поздно Кутону предстояло сделать выбор. Ему явно импонировала идея жирондистов "упорядочить" революцию, подчинить её закону и прекратить "эксцессы". Крайне отрицательно относился он к широко обсуждавшейся тогда возможности установления диктатуры триумвирата – Робеспьер, Дантон, Марат. Уже на первом заседании Конвента 21 сентября 1792 г. Кутон заявил: "Я слышал, как с ужасом говорили о триумвирате, о протекторате, о диктатуре; в обществе распространяется слух, что в Конвенте формируется партия, выступающая за какую-то из этих форм правления... Поклянемся же все в верности суверенитету народа – суверенитету во всей его полноте. Заклеймим же позором одинаково и монархию, и диктатуру, и триумвират ..." [651]
651
АР. Т. 52. Р., 1897. Р. 70.
Особую неприязнь у Кутона вызывал Марат с его авторитарными устремлениями и постоянными призывами к массовому истреблению политических противников. Член Конвента и земляк Кутона Ж.-А. Дюлор вспоминал позднее о таком случае. Во время второго заседания Конвента Кутон, сидевший в нише окна, вдруг оказался в окружении нескольких парижских депутатов, сопровождавших Марата. Подчеркнуто демонстрируя симпатию, "Друг народа" положил ему на плечо тяжелую руку и, добродушно осклабившись, обратился к спутникам: "Вот он, хороший патриот Кутон!" Однако тот, с трудом сдерживая отвращение, повернулся к Дюлору и прошептал: "Будь добр, забери меня от этих бандитов!" Дюлор взял калеку на руки и перенес в другую часть зала [652] . Правда, в публичных выступлениях Кутон не выказывал антипатии к Марату, предпочитая безличные формулировки. Например, 25 сентября, когда депутаты обсуждали антиконституционную деятельность "Друга народа", Кутон по ходу дискуссии предложил карать смертью любого, кто захочет ввести диктатуру [653] .
652
Boudet М. Op. cit. Р. 125.
653
АР. Т. 52. Р. 143.
Отношения Кутона с Робеспьером в начале работы Конвента также мало напоминали тот тесный альянс, который установится между ними позднее. Они познакомились, отмечал А. Собуль, ещё в 1791 г., о чем свидетельствует октябрьское письмо Робеспьера из Арраса, в котором он просит своего парижского домохозяина передать Кутону привет. В борьбе против монархии Робеспьер и Кутон были союзниками, а потому не удивляет сожаление Робеспьера по поводу отъезда Кутона на воды: "Нам вас недостает, – писал он. – Не могли бы вы поскорее вернуться домой. Мы ждем вас с нетерпением. Мы ждем вашего возвращения и вашего выздоровления" [654] . Впрочем, столь вежливое выражение участия вовсе не означало их личной или даже политической близости. По свидетельству современников, ещё в начале осени 1792 г. Кутон испытывал довольно сильное недоверие к Робеспьеру. Однажды, когда депутаты Пюи-де-Дома собрались у Кутона на еженедельное совещание, слово взял Дюлор: "Я вижу, что Робеспьер в конечном счете не кто иной, как интриган..." – "Интриган? – с жаром перебил его Кутон, – нет, вы слишком к нему добры. Что касается меня, то я считаю его большим негодяем!" [655]
654
Soboul A. Op. cit. Р. 104.
655
Boudet М. Op. cit. Р. 125.
Не менее настороженно относился Кутон и к жирондистам. Он не разделял их желания привлечь к суду должностных лиц повстанческой Коммуны Парижа, с молчаливого согласия которых толпа плебса совершила 2-4 сентября 1792 г. массовые убийства заключенных в тюрьмах. Сам Кутон вполне терпимо отнесся к этому чудовищному кровопролитию, будучи убежден, что народ всегда прав. 4 сентября именно в тот момент, когда в тюрьмах шла резня, он хладнокровно писал избирателям: "Я только что узнал, что Бисетр, сопротивлявшийся часть ночи, теперь взят и что народ юридически осуществляет там свою верховную власть" [656] .
656
Ibid. Р. 126. Бисетр – одна из парижских тюрем.