Французский сезон Катеньки Арсаньевой
Шрифт:
Это была фамилия… Шурочки.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
– Вы имеете в виду… – растерялась я.
– Веру Васильевну Люберецкую, урожденную Крутицкую, жену Павла Люберецкого. Ты с ней знакома?
– Да, и очень близко…
Чего-чего, а Шурочкино семейство я в этом ряду обнаружить не ожидала. И я тут же оттолкнула от себя страшную мысль, что моя подруга…
«Да нет же, этого просто не может быть», – сказала я себе, но мысль не
– Это почему же? Лишь потому, что ее дочь твоя подруга?
– И чуть не забыла, – хлопнула себя по лбу Ксения Георгиевна. – Есть еще одна родственница, правда совсем дальняя. Но она тоже живет в Саратове, вернее почти в Саратове.
– Что значит – почти? – не совсем прийдя в себя от потрясения, переспросила я.
– Монастырские земли принадлежат Богу, – улыбнулась старушка.
– Она живет в монастыре?
– С некоторых пор, а до этого жила в первопрестольной…
– Вот как?
– Тоже какая-то старушка? – без всякого энтузиазма поинтересовалась я.
– Нет, старушкой ее назовут лет через тридцать – не раньше.
– То есть она моя ровесница?
– Не совсем, но еще вполне молодая женщина. И, кстати, она в родстве с Вербицкими, о которых ты поминала недавно.
– О, Господи, – не удержалась я, – в таком случае, она и мне родня.
– Вот мы и выяснили, – рассмеялась Ксения Георгиевна, что в этот список можно занести и тебя, правда не знаю, признает ли правомочность твоего в нем присутствия суд… Я бы на твоем месте не слишком надеялась.
Внезапно у меня разболелась голова, и я стала собираться в дорогу. Ксения Георгиевна надеялась, что сумеет меня уговорить остаться хотя бы на пару дней, но, видя мою непреклонность, отступилась. И хотела было снабдить меня продуктами в дорогу, но при одной только мысли о еде мне стало плохо.
– Тут всей дороги на три часа, – взмолилась я.
И сумела убедить хлебосольную хозяйку ограничиться небольшим цыпленком и фруктами. Если не считать пирогов и сладостей…
«Все смешалось в доме Облонских…» – начинает один из своих романов Граф Толстой. Примерно то же я могла сказать о своей голове. На меня навалилась какая-то тяжесть, а лучше сказать – отупение.
Почти до самого дома я пыталась составлять какие-то планы, но все они напоминали записки сумасшедшего. И в конце концов отказалась от этого намерения, и последнюю часть пути просто любовалась окрестностями Саратова и… жевала пирожок с капустой. Презирая себя за обжорство. Но если бы вы знали, какой запах шел от корзинки Ксении Георгиевны!
Дома меня ждала записка от Петра Анатольевича.
– Он уж раз пять прибегал, интересовался, куда вы уехали, словно ополоумел, – сообщила мне
«Катенька, Бога ради, разыщите меня по приезде. Иначе я сойду с ума», – было написано в его записке.
Тема сумасшествия в этот день в моем окружении была весьма популярна. Тем более, что подписался он с психиатрическим юмором – Петр Четвертый, скорее всего, имея в виду свой четвертый ко мне визит за этот день.
В голову пришли шекспировские строчки:
«Луна, должно быть, слишком близко Сегодня подошла к Земле, и сводит нас с ума…»
Несмотря на поздний час, я отправила к Петру Анатольевичу Афанасия и прилегла отдохнуть. Полсотни верст за день, не считая потрясений, сами по себе способны вымотать человека до изнеможения. Да еще обжорство…
Но едва я успела задремать, как мой верный друг и соратник предстал передо мной с выражением ужаса на лице в сочетании с ласковым голосом, которым у нас обычно говорят с больными или сильно пьяными.
– Что стряслось, Катенька? Мы же договорились встретиться в первой половине дня, где вы пропадали все это время?
«Да кто он мне…» – снова мелькнуло у меня в голове, но я запретила себе быть до такой степени несправедливой, и с видом раскаявшейся грешницы поведала ему о своих приключениях. А заодно и о том, что мне удалось разузнать у Ксении Георгиевны.
– Ну, за этим не нужно было ехать в такую даль, все это… или почти все – я мог бы узнать, не выезжая из города. Хотя родственные связи Крутицких с Люберецкими у меня не вызывали сомнений. Ведь одна из моих теток по мужу…
Мне показалось, что я перегрелась на солнышке и испугалась упасть в обморок.
– Только не это… – застонала я.
– Что с вами, Катенька? – испугался Петр Анатольевич. – Вам нехорошо?
– Да нет, просто я никак не могу осознать, что все мы в конечном итоге братья и сестры…
Петр Анатольевич посмотрел на меня с недоумением.
– Не обращайте внимания, – постаралась я его успокоить. – Лучше расскажите мне, что вам удалось отыскать новенького. Если я не ошибаюсь, то вам есть, что мне сообщить.
– Не так много, как бы мне хотелось, но кое-что… Хотя и не знаю, насколько это может оказаться для нас полезным. Но прежде всего – новость из разряда сногсшибательных.
– В таком случае я, пожалуй, присяду, – без всякой иронии сказала я.
– Вы не поверите, но в Саратов на днях приезжает Александр Дюма, – произнес он с таким видом, как будто знаменитый француз собирался к нему на день ангела.
– Надеюсь, это не шутка…
– Какие могут быть шутки… – обиделся он. – Из совершенно достоверных источников…