Французский шелк
Шрифт:
— Я дала слово, что никогда не выдам ее. Но все это было давно, прошли уже годы, и она… — Клэр махнула рукой, дав понять, что все это уже не имело никакого значения. — Ее отчим приставал к ней с дурными намерениями. Он насиловал ее, иногда с особой жестокостью, а мать делала вид, что ничего не замечает. Дошло до того, что терпеть надругательства у нее уже не было сил. Обратиться девочке было не к кому. Она боялась, что, если расскажет обо всем священнику или монахиням в приходской школе, ей просто не поверят. И еще боялась, что о ее жалобах узнают дома и ей придется еще тяжелее. Когда она рассказала
Клэр на мгновение задумалась, вспоминая, как неистовствовала она, когда ее усилия оказались напрасными.
— Через две недели после того, как подругу вернули домой, она вновь убежала. Должно быть, она навсегда покинула город.
Никто о ней больше ничего не слышал.
— Вы могли бы чистосердечно рассказать обо всем в полиции и избавить себя от неприятностей.
— И что бы мне это дало? — с упреком спросила Клэр. — Ее отчим был миллионером. Они жили в роскошном доме в Гарден-Дистрикт. Даже если бы девочке кто-нибудь и поверил, все равно эту историю замяли бы, а ее вернули домой. Кроме того, я обещала, что не выдам ее. — Она тряхнула головой словно в подтверждение своих слов. — То, что пришлось пережить мне в связи с этим арестом, едва ли можно сравнить с тем, что выстрадала она, мистер Кассиди.
— Расскажите мне об Андре Филиппи.
Клэр взглянула на него с нескрываемой враждебностью:
— Что вы хотите знать?
— Вы оба посещали Духовную академию.
— Да, мы учились вместе с седьмого по двенадцатый класс. Наставницей была сестра Анна Элизабет. — Клэр резко вскинула голову. — И что же предосудительного в том, что мы с Андре были школьными приятелями?
— Расскажите мне о нем, — сказал Кассиди, словно не замечая ее иронии. — Он забавный человечек.
Внезапно ее тон переменился. От прежнего благодушия и легкого кокетства не осталось и следа. Даже голос ее возвысился до резких ноток.
— Я вполне допускаю, что для таких атлетов, как вы, Андре всего лишь «забавный человечек».
— Я не имел в виду ничего оскорбительного.
— Мне плевать на то, что вы имели в виду.
— Его можно назвать ветреным человеком?
— Это что, важно?
— Я еще не знаю. Итак?
— Нет. Он со школьных лет помешан на Ясмин.
— Но у него нет интимных отношений ни с кем — ни с мужчиной, ни с женщиной?
— Этого я не знаю. Живет он один.
— Я знаю.
— Еще бы, конечно.
— У меня есть досье на него, — сказал Кассиди. — Так же, как и на всех служащих отеля «Фэрмон» — даже на тех, кто не дежурил в ту ночь.
— А на меня у вас тоже досье?
— Да, причем очень пухлое.
— Я польщена.
Кассиди нахмурился.
— Что вы можете сказать о родителях Андре? Какова его родословная? Я не сумел в ней разобраться:
— В вашем вопросе есть какая-то расовая подоплека?
— Черт, — не сдержался Кассиди. — Да нет же. Вы когда-нибудь оставите этот агрессивный тон?
Клэр взвесила все «за» и «против», решив, что лучше рассказать ему об Андре. Если она будет и дальше упорствовать, Кассиди станет копать в одиночку, но чем больше он раскопает, тем сложнее станет ее положение.
— Мать Андре была квартеронкой [7] .
7
Квартероны — потомки от браков мулатов и белых людей. В свою очередь, мулаты — потомки от браков белых с неграми.
— И что же это за профессия?
— Компаньонка мужчин. Она переняла ее от своей матери. Первые клиенты появились у нее, когда ей было пятнадцать лет.
— Она что, была проституткой?
Эти слова задели Клэр, и она не стала скрывать этого.
— Проститутки стоят по углам на улицах и виснут на случайных прохожих. Здесь же совсем другое дело. Мать Андре поддерживала разносторонние отношения с джентльменами, и часто они продолжались многие годы. И хорошо оплачивались.
— Эти «джентльмены» были белыми?
— В большинстве — да.
— И один из них был отцом Андре.
— Вы правы. Он был известным бизнесменом и не мог признать ребенка, но нес за него ответственность.
— Вы знаете его?
— Андре знает, но он никогда не называл мне его имени.
— И даже если бы оно вам было известно, вы бы все равно мне не сказали.
— Нет, не сказала бы.
Кассиди на мгновение задумался.
— Поскольку отец его был человеком преуспевающим, Андре имел возможность посещать лучшие школы.
— Да, но он все равно оставался изгоем. Дети, с которыми он учился, говорили о его maman всякие гнусности, придумывали ему обидные прозвища. Меня тоже считали чужой, поскольку я была не из нормальной, по их понятиям, семьи. Так что вполне естественно, что мы с Андре подружились. Они с матерью были очень преданы друг Другу. Переняв еще от своей матери многие полезные навыки, мама Андре передала их сыну, обучив его этикету, научив разбираться в еде и винах, красиво одеваться, отличать истинное качество от фальшивок, будь то драгоценности, белье или антикварная мебель. Еще до того, как отец Андре купил для нее дом, она брала с собой сына, когда шла на свидания со своими клиентами. Они ждали ее в вестибюлях роскошных отелей, куда «цветных» в то время, а это было начало шестидесятых, вообще не пускали. Может быть, тогда и зародилась его любовь к отелям. В мечтах он уже с ранних лет мыслил себя управляющим одного из этих роскошных заведений. — И каким-то далеким, словно потусторонним голосом она добавила:
— Я рада, что его мечты сбылись — А что стало с его матерью? — спросил Кассиди. — У нее до сих пор осталась клиентура?
— Нет, мистер Кассиди. Она сама распорядилась своей жизнью, вскрыв себе вены. Однажды, возвратившись из школы, Андре нашел ее мертвой в ванне.
— О боже.
— Если вы слабонервны, тогда не стоит ворошить прошлое. Он нахмурился.
— Неужели вы думаете, мне все это приятно?
— А если нет, почему же тогда вы с таким упорством копаетесь в чужом грязном белье?