Франкенштейн: Антология

Шелли Мэри

Доктор говорил, слегка задыхаясь от напряжения. Любой уважающий себя шарлатан, подумал про себя доктор Штейн, нанял бы мальчика, чтобы тот жал на педаль, обнаженный и покрытый золотой краской, с херувимскими крылышками за спиной. И еще обязательно под барабанную дробь. Однако это странное представление захватывало куда сильнее, чем театральные эффекты проходимцев, выступавших на площади Сан-Марко.

Со дна стеклянного сосуда выходили золотые нити, которые тянулись к большой банке, наполовину наполненной водой и заткнутой пробкой. Наконец доктор Преториус перестал нажимать на педаль, коротко поклонился публике — лицо его лоснилось от пота — и с помощью палки направил золотистые

нити, выходящие из стеклянного сосуда, прямо в лицо девушке.

Послышался слабый хруст — с таким звуком на свадьбах крошится под ногами разбитая посуда. Девушка открыла глаза и огляделась, недоумевающая и смущенная.

— Она ожила, но всего на несколько минут, — пояснил доктор Преториус. — Поговори со мной, милочка. Наверное, ты сама захотела стать Невестой Моря?

Горралл зашептал доктору Штейну:

— Это ведь точно та девушка, которая утопилась на днях?

И доктор Штейн кивнул в ответ. Горралл достал серебристый свисток и трижды коротко свистнул в него. И сейчас же на высокие стены взлетел целый отряд стражников. Некоторые старухи из публики закричали. Головорез, стоявший на входе, бросился на Горралла, но тот выхватил многозарядный пистолет с зубчатым колесом над стволом. Капитан выстрелил трижды, и после каждого выстрела колесо проделывало полный оборот, доставляя на нужное место новую порцию пороха и пулю. Бандит повалился на спину, умерев раньше, чем во дворе отгремело эхо выстрелов. Горралл развернулся и направил дуло пистолета в окно с красными занавесками, но там уже полыхало пламя, а доктор Преториус и мертвая девушка в ванне со льдом исчезли.

Горралл со своими подчиненными затоптали огонь и обыскали винный погреб. И только доктору Штейну удалось отыскать единственную улику — одинокую сломанную ракушку рядом с люком. Когда крышку люка подняли, под ней, несколькими braccia [75] ниже, оказалась черная вода — проход, как тут же выяснил Горралл, соединяющийся с каналом.

Доктор Штейн никак не мог забыть мертвую девушку, ледяное прикосновение ее руки, ее внезапное воскрешение, недоумение, застывшее в глазах. Горралл был уверен, что она только казалась живой, тело было просто набальзамировано, глаза блестели из-за глицерина, а губы были алыми благодаря той краске, которую аптекари делают из растертых жучков.

75

Локтями (ит.).

— Публика хотела верить, что видит перед собой живую женщину, а в мерцающем свете факелов казалось, будто она движется. Надеюсь, вы выступите свидетелем.

— Я прикасался к ней, — ответил доктор Штейн. — Тело не было набальзамировано. Иначе кожа бы задубела.

— Но мы же сохраняем зимой мясо во льду, — возразил Горралл. — Кроме того, я слышал, будто в Индии есть знахари, которые умеют погружаться в такой глубокий транс, что им не требуется даже дышать.

— Но она не из Индии. К тому же странно, что было столько возни с этим агрегатом. Он такой нелепый, что производит впечатление настоящего.

— Я разыщу этого Преториуса, — пообещал Горралл, — и мы получим ответы на все наши вопросы.

Но когда через пару дней доктор Штейн встретил капитана и спросил, как продвигается расследование дела Преториуса, англичанин только покачал головой и сказал:

— Мне велели прекратить следствие. Вроде бы отец девушки надоел Большому совету своими просьбами, а друзей у него там нет. Больше мне знать не положено. — Горралл

сплюнул и произнес с неожиданной горечью: — Знаете, Штейн, можно проработать на них четверть века, и даже если они признают тебя полноправным гражданином, все равно не станут делиться с тобой своими секретами.

— Вероятно, кто-то могущественный верит утверждениям доктора Преториуса.

— Если бы и я мог поверить! А вы-то верите?

— Нет, конечно.

Однако это была неправда, и доктор Штейн сам приступил к расследованию. Он хотел узнать правду, и вовсе не потому, уверял он себя, что изначально ошибочно принял девушку за свою дочь. У него исключительно профессиональный интерес: ведь если смерть можно победить, то это, без сомнения, величайшее знание, каким только может обладать врач. И его пропавшая дочь тут вовсе ни при чем.

Сначала доктор расспросил своих коллег в городской больнице, затем начал расспрашивать врачей из других больниц и нового госпиталя при Арсенале. И только управляющий этого нового госпиталя хоть что-то ему ответил и предостерег, что у доктора Преториуса имеются влиятельные покровители.

— Это я уже слышал, — заверил доктор Штейн. И неосмотрительно добавил: — Жаль только, что я не знаю, кто они.

Управляющий госпиталем был человек напыщенный, добившийся своего положения благодаря интригам, а не дарованиям. Доктор Штейн видел, что того так и подмывает выложить все, что ему известно, но в итоге управляющий сказал только:

— Знание опасно. Но если вы хотите что-нибудь выяснить, то начинайте лучше снизу, а не сверху. Не стоит заноситься, доктор.

Доктор Штейн пришел в негодование, однако промолчал. Он просидел без сна целую ночь, снова и снова обдумывая обстоятельства дела. Этот город полон тайн, а он здесь чужак, иудей, бежавший из Пруссии. Из-за подобных расспросов его запросто могут принять за лазутчика, и еще неизвестно, сможет ли Горралл помочь, если доктора вдруг обвинят в этом. В конце концов, начальство капитана не одобрило ведь попытки арестовать доктора Преториуса.

Однако доктор Штейн никак не мог забыть лица утопленницы: как она вздрогнула, как ее глаза раскрылись под паутиной золотых нитей. Мучимый видениями, в которых он находил могилу дочери и воскрешал Ханну, доктор метался по кухне, и уже под утро его осенило, что управляющий госпиталем Арсенала сказал ему правду, пусть даже сам об этом не подозревая.

Утром доктор Штейн вышел из дома, не сказав жене, куда направляется. Он догадался, что доктору Преториусу необходимы ингредиенты для опытов, поэтому принялся ходить от аптекаря к аптекарю, описывая каждому внешность шарлатана. Нужного аптекаря доктор отыскал уже ближе к вечеру, в маленькой паршивой лавчонке на calle, [76] примыкающей к площади, над которой царил яркий фасад недавно построенной церкви Санта-Мария-ди-Мираколи.

76

Улица в Венеции (ит.).

Аптекарь оказался молодым человеком с приятным лицом, но маленькими, алчно блестящими глазками. Он глядел на доктора Штейна из-под черной засаленной челки и так горячо отрицал свое знакомство с доктором Преториусом, что доктор Штейн ни на секунду не усомнился: парень врет.

Монета развязала аптекарю язык. Он признался, что, кажется, среди его клиентов есть человек, похожий на описанного доктором Штейном, и доктор Штейн сейчас же поинтересовался:

— Не покупал ли он квасцы или эфирные масла?