Франкенштейн в Багдаде
Шрифт:
Глава 2
Враль
Чтобы сделать свою историю еще более ошеломительной, Хади Барышник старался привнести в нее больше реалистичных деталей. Как только припоминал что-нибудь, сразу вставлял в свое повествование то, что с ним на днях стряслось. Он садился на диванчик в углу у окна в кофейне Азиза аль-Мысри, разглаживал непослушные усы и топорщащуюся бороду, потом чайной ложечкой стучал по подстаканнику и, отхлебнув пару глотков чая, снова приступал к рассказу. На этот раз он устроил представление в честь нескольких гостей, которых Азиз аль-Мысри заманил в свое заведение послушать его байки.
Среди посетителей
В тот день немка, продюсирующая документальный фильм о буднях иракских журналистов в Багдаде, всюду следовала за Махмудом на протяжении его рабочего дня. Оператор снимал, как Махмуд бродит по улицам в поисках материала, комментирует последние события и рассказывает о трудностях, с которыми ему приходится ежедневно сталкиваться. Немка вовсе не планировала тратить время на длинные и запутанные россказни какого-то старьевщика, от которого несло перегаром, с глазами навыкате, да еще в поношенной одежде с прожженными сигаретами дырками. К тому же лишний выход на улицы Багдада женщины с такой привлекательной внешностью, как у нее, был риском. Поэтому она решила не включать камеру и просто послушать. Каждый раз, отпив из стаканчика чай, она поворачивалась к переводчику, и у того занимало очень много времени объяснять, что говорил Барышник.
Эта весна выдалась мучительно душной, и она надеялась провести оставшийся день, глотнув немного свежего воздуха. К тому же ей надо еще успеть заглянуть в пресс-центр, организованный для журналистов в гостинице «Шератон», чтобы передать пленку, отснятую за сегодня с Махмудом.
Она не дослушала рассказ до конца, подала знак Махмуду, и они вышли. Прежде чем попрощаться, она подметила:
– Этот чудак пересказывает фильм… Перевирает картину с Робертом де Ниро.
– Да… Кажется, он насмотрелся кино… Да его тут все знают!
– Тогда ему прямая дорога в Голливуд, – рассмеялась она и села в белый «протон» переводчика.
Для Хади в ее поступке не было ничего предосудительного. Всегда найдется кто-то, кто покинет кинозал посреди сеанса. Привычное дело.
– Так на чем мы остановились? – как ни в чем не бывало спросил Хади у Махмуда, который вернулся в кофейню и усаживался на диван напротив.
Азиз аль-Мысри, замерший с пустыми стаканами в руках посреди зала, расплылся в широкой улыбке, предвкушая продолжение истории.
– Мы дошли до взрыва, – подсказал он.
– До первого или до второго? – переспросил Хади.
– До первого… На площади ат-Таяран, – заторопил Махмуд рассказчика.
Он ждал, когда Хади начнет сбиваться, забудет какую-нибудь мелочь, сам себя утопит в несоответствиях и его можно будет уличить во лжи. Только ради этого Махмуд терпел его бредни по второму или даже третьему кругу.
– Взрыв был страшный, – произнес Хади. Он покосился на Азиза, рассчитывая на подтверждение своих слов, и продолжил…
В то утро он, как обычно, завтракал фасолью в масле, которую стряпает Али ас-Сейид в соседней кафешке. Хади опрометью вылетел из заведения и, сталкиваясь с людьми, плотным потоком бегущими ему навстречу, устремился к месту взрыва. Нос издалека учуял расплавленный пластик, вонь автомобильных покрышек и запах горелого человеческого мяса. Последнее ни с чем нельзя спутать. Такое врезается в память раз и навсегда…
Небо затянуло хмурыми тучами. Вот-вот должно было полить. Рабочие выстроились на тротуаре напротив величественной белой армянской церкви с многогранной маковкой
У толпы притормозил полноприводный автомобиль серебристого оттенка. Большинство рабочих, сидевших на тротуаре, привстали. А когда часть из них подошла к машине поближе, прогремел мощный взрыв. Никто не мог точно сказать, в какой момент это произошло. Все случилось за доли секунды. Те, кто остался цел, так как стоял далеко от машины, те, кто спасся только благодаря тому, что их прикрыли своими телами раненые и убитые, те, кто оказался в защищенном месте за другими автомобилями, и те, кто еще не вышел на площадь, но шел по переулку в ее направлении и все слышал, сотрудники офисов в здании рядом с армянской церковью, водители, уже миновавшие площадь, – все они вздрогнули в тот момент, когда пламя и гарь поглотили машины и людей вокруг. Провода электропередач оборвались, с неба замертво упала стая птах. В соседних домах выбило стекла, вылетели двери и треснули стены. А в старых квартирах квартала аль-Батавин обвалились потолки. В один миг все было кончено.
Когда наступила тишина и гигантская дымовая завеса рассеялась, от машин, объятых языками пламени, еще продолжали тянуться вверх черные нити, а с неба с грохотом приземлялись пылающие искореженные детали. Хади стоял на площади и наблюдал. Подоспевшая вскоре полиция оцепила место. Мертвые лежали на асфальте кучей, словно легли спать, обняв друг друга. Раненые стонали. Казалось, все они были вымазаны черной и красной краской.
Хади утверждал, что когда он добрался до места, то остановился у торгового ряда со стройматериалами и хозтоварами и оторопел от увиденного. Он прикурил, будто его сигаретой можно было перебить этот чудовищный запах…
Рассказчику, похоже, нравилось выставлять самого себя этаким суровым мужчиной, и он предвкушал, вглядываясь в лица слушателей, какое впечатление произведет…
«Скорые» забрали раненых и увезли убитых. Затем примчались пожарные и начали тушить тлевшие автомобили, позже эвакуатор оттащил их в неизвестном направлении, а улицу продолжали поливать из шлангов, чтобы стереть разводы копоти и лужи крови. Хади следил за их действиями очень внимательно. Он что-то высматривал среди всего этого хаоса и разгрома. Когда он нашел, что искал, то отбросил окурок в сторону на тротуар и поспешил поднять находку, пока ее не унесло мощной струей по желобу водостока. Он завернул подобранное в полотняный мешочек, сунул его под мышку и пошел прочь.
Хади был дома раньше, чем начался дождь. Быстрыми шагами он пересек казавшийся заброшенным двор, плотно прикрыл за собой дверь комнаты и положил сверток на кровать. Он не мог отдышаться – грудь вздымалась, нос шумно сопел. Осмотрев мешочек, Хади протянул было к нему руку, но передумал. Немного повременил, вслушиваясь в шум дождя, который сначала, словно боясь чего-то, капал редко, потом застрочил чаще и буквально через минуту превратился в настоящий ливень, смывающий потоками грязь со дворов и улиц и уничтожающий следы ужасного события, произошедшего сегодня днем на площади.