Франкфурт 939
Шрифт:
Но надо признать, смелости ему не занимать. Мало кто в замке так легко и открыто выскажется напрямую, чаще через посредника. Один шепнул второму, второй – третьему, третий – четвёртом, так и пошёл слух, набирая с каждым новым ухом свежие подробности. Когда его перескажут тому, о ком он пушен, большая часть, конечно, уже вымысел, но вымысел очень обидный и постыдный. Игнорировать его нельзя, достанут ведь вопросами «А это правда?» и «Как же ты мог?». И все эти косые взгляды, которые так и кричат – вон он идёт, этот ублюдок. А завтра точно так же выслушают о себе и: «Нет! Я не такой! Я так не мог! Только не я! Не здесь! Наверно, это тот урод на меня наговаривает. Я слышал он…». И чаще всего «тот урод»
На верхних этажах встретил дочь герцога Эбергарда. Злится и о чём-то очень живописно думает. Её лицо так и бурлит эмоциями, и оттого картина в голове почти что зрима. Саид прижался к стене, пропуская разгневанную леди, и чуть склонил голову, как и положено у них при встрече с благородной дамой. Та пронеслась мимо, даже не заметив. Из носа выдыхает пар, будто дракон какой-то, и топает аналогично. Зверинец, а не замок. Сплошь петухи, ослы, козлы, бараны, свиньи, да прочая, более редкая живность.
Вернувшись к себе, Саид сразу почувствовал чьё-то присутствие. Дверь в комнату брата приоткрыта.
Неужто Юсуф вернулся?
Зашёл к нему – нет, не Юсуф.
– Гунтрам?
Его и со спины можно узнать. Весь в чёрном, стоит у окна, прислонившись плечом к стене. Что тень герцога делает в покоях брата? Он ни о чём не просил, Саид тоже.
– Здравствуй, Саид, – Гунтрам поприветствовал и обернулся. – Есть разговор.
Он не скрывает эмоции, у него на лице написано: Я не хочу здесь быть, мне всё это не в радость. Похоже, разговор не из приятных. И как иначе, если твой брат пропал?
– Это из-за Юсуфа?
Гунтрам слегка приподнял бровь и чуть скривил губы. Пару раз вдохнул-выдохнул, а потом:
– Чёрт, так сразу и не скажешь. Да, ночью его убили.
– Кто?
– Не знаю, тело нашли в порту.
Гунтрам глядит на него, словно чего-то ждёт. Не дождался, стал каким-то подозрительным.
– Что ты на меня так смотришь? Мне истерично завопить и слезу пустить?
– Ты мог бы притвориться для приличия. Тебе брата совсем не жалко?
«Когда это мы перешли на «ты»? Мы разве ровня? Или твоё особое положение при герцоге даёт привилегии и поднимает на одну ступень со знатью?»
– Ещё как жалко, но чем ему помогут мои стенания?
– А, понятно. Вот только не надо этого. Не ищи убийцу брата, Саид. Я сам разберусь. Найду мерзавца и прослежу, чтобы его казнили.
– Я должен свершить кровную месть.
Гунтрам устало вздохнул.
– У нас тут не халифат. Ты гость чужого королевства, где свои законы. Уважай их и у нас не будет проблем, – он слегка задумался. – Давай так: перед казнью ты нанесёшь ему смертельную рану, а палач чуть помедлит, прежде чем срубить голову. Убьёшь его ты, а мы казним труп. Годится?
– Годится, – приободрившись, ответил Саид.
Гунтрам, довольный исходом беседы, на радостях удалился. Саид проводил его и призадумался. Думает он быстро, но поспешных решений не принимает, всё дважды взвешивает, подходит к вопросу с разных сторон. Закончив, он скинул с себя тюрбан, халат и сандалии. Одежда, безусловно, удобная в замке для выхода в город не подходит. Надел остроносые сапоги, камизу 13 и котту 14 без рукавов, но с капюшоном. Штаны, что уже на нём, менять не стал, сгодятся. Жаль,
13
Камиза – нижняя туника с длинными цельнокроеными рукавами, надеваемая на голое тело.
14
Котта – верхняя туника, которая надевается на камизу. Бывает безрукавной или с короткими широкими рукавами, из-под которых видны рукава камизы.
Саид обитает в высшем обществе. Здесь все улыбки поддельны, а слова фальшивы, но честь нужно беречь, а бесчестие прятать. Любыми средствами сохранить лицо – оно самое ценное, что есть. Не отомстить за брата – недостойно. Любой это знает, и араб, и франк, и герцог Эбергард.
Вылез в окно и ловко, словно обезьяна, спустился по стене. Успел, Гунтрам только-только вышел во двор. Вот было бы забавно, задержись он в замке. Не страшно, тогда бы Саид просто прогулялся в порт. Но Гунтрам здесь и идёт в город. Отлично. То, что нужно. Лишь бы он там искал убийцу, а не развеяться пошёл к храму продажных блудниц.
Второй выход в город. Первый был полгода назад, когда Саид приехал во Франкфурт. От ближайших врат до замка всего несколько кварталов. Считай, город он и не видел. Хотя, несколько раз поднимался на башню и озирал весь муравейник с высоты. Но улицы это совсем другое. Сверху всё здорово, красивый вид, а тут и грязь, и вонь, и трещины в стенах, и псы бездомные, но хуже всего люди. У всех дела и все спешат. Кислые лица, недовольные, брезгливые, но любопытные, оценивают тебя, делают выводы. Обувь изрядно сношена, сам неопрятный – разгильдяй. Грязный, немытый; штаны с дырками – нищий. Одет весь с иголочки, украшенья блестят; идёшь, задрав нос – большой человек, надо пропустить.
Сперва дома знатных господ, если ряды плотно примыкающих друг к другу сторожек можно так назвать. Вот ведь безвкусица. От кого они отгородились? От воров? Так те всегда найдут лазейку. От захватчиков? Если стены падут, жалкие заборы им не помогут. От простолюдинов? Обезумевшая толпа ничем не хуже армии захватчиков, а просто так здесь по улицам они не ходят, не пускают. Герцог Эбергард сам спускается в город раз в неделю, чтобы выслушать прошения и вершить суд. Получается – друг от друга прячутся. Не дай Бог, сосед увидит, чем ты там занимаешься.
Здесь прятаться непросто, улицы широкие, людей мало, а араб, украдкой выглядывающий из-за угла, привлекает взоры. Благо, одет прилично, на шее цепь, на пальце перстень и серьга в ухе. Не какой-нибудь там проходимец. Можно расслабиться, сторожки в безопасности.
Ну ладно, эти улицы он со стены неплохо разглядел. Что дальше? А дальше за ворота и сразу амбары, за ними лачуги. Под ногами коровьи лепёшки, никаких мощёных дорог, разумеется; телеги, повозки и люди. Люди другие, но с виду всё те же. Вельможи за кошельки переживали, а этим он просто не нравится. Вырядился тут, павлин. Ходит, задрав хвост. Как у себя дома. В амбар зашёл, поглазел да вышел. Прислонился к телеге, нагнулся, сапог поправил. Чужого коня погладил, к людям жмётся, к стенам прилипает. То землю под ногами изучает, то вдаль куда-то смотрит. Вот ненормальный.