Франко
Шрифт:
Закончился еще один эпизод жизни молодого писателя.
III. ОГДА Франко вернулся во Львов, его повесть 9 ^ «На дне» уже вышла отдельной брошюрой: ее издала в складчину университетская молодежь. Под текстом повести была указана точная дата ее создания: «17—20 июня 1880 года». А на обороте титульного листа стояло горькое посвящение:
«Посвящаю властям богоспасаемого города Дрогобыча. Автор».
Книга произвела на общественность впечатление разорвавшейся бомбы. Печатание ее перевода на польский язык в рабочей газете «Труд» было немедленно запрещено. Емельян
Что было делать Ивану Франко? Даже публично защищаться он не мог! Партицкому Франко написал очень резкое письмо, в котором прямо назвал его ретроградом и к тому же бессовестным человеком и лжецом. «Вы отстаиваете свои идеи систематической ло-
жью. И совсем не по незнанию правды. Вы знаете ее, но умышленно извращаете... Вы и сами не верите в правду и силу своих убеждений, — так писал Франко редактору «Зари», — а придерживаетесь их только из выгоды и меняете из выгоды, как меняется платье для парада. Ваши убеждения, — если вообще допустимо говорить о каких бы то ни было убеждениях у Вас, — это дойная корова, которая должна кормить Ваш карман...»
А сколько чистых, молодых сердец тянулось в это же время к Франко! Восторженно прислушивались к его поэтическому слову! И это они помоглй тому, что в конце 1880 года удалось в складчину, буквально на жалкие гроши, организовать новый журнал — «Свет».
Редактором «Света» стал уже знакомый нам друг Ивана Франко — Белей.
Первый номер журнала вышел 10 января 1881 года. Здесь началось печатание повести «Борислав смеется». И читатели сразу поняли, что «Свет» — это прямое продолжение прежних журналов, издававшихся писателем и его кружком.
Выходом «Света» было ознаменовано начало самого славного, самого плодотворного десятилетия в жизни Ивана Франко.
В эти годы Франко сделал необыкновенно много. Он поистине развернулся во всю ширь своего многообразного таланта. Все стремления и помыслы подчинил он тому настоящему, единственно важному делу, о котором еще недавно, томясь в заключении, так страстно мечтал.
В каждом его произведении — в поэзии и прозе, в публицистике и литературно-критических статьях — звучал теперь уверенный голос борца, революционера. Он будил сознание народа, звал к подвигу.
Поиски путей и средств борьбы, сомнения, догадки и предположения — нынче все это было для Франко позади. Его взгляды вылились в строгую стройную систему.
И никогда еще не было так сильно его влияние на окружающих...
Сохранился в записи одного газетного корреспондента живой рассказ шахтера Ильи Бадинского:
— Шестнадцатилетним юношей я отправился на бориславские промыслы. Работал забойщиком в шахтах, а потом кузнецом на разных нефтяных предприятиях. Не помню, когда именно мне удалось раздобыть знаменитые «Бориславские рассказы» Ивана Франко. В этих рассказах была такая верная и непосредственная правда жизни бориславских рабочих, что я читал их целые ночи напролет и видел в них себя, своих товарищей, все наши бориславские тяготы. Потом я раздобыл в Дрогобыче повесть «Борислав смеется». Эту повесть мы, рабочие, читали уже все вместе. Под влиянием этой книги мы тогда организовали забастовку на озокеритовых шахтах в Сход-нице и даже выиграли ее.
Давно и мучительно знакомый со всеми особенностями народного
В одном из лучших стихотворений цикла «Галицкие картинки» поэт, слушая исповедь крестьянина, голодающего на своем нищенском участке, размышляет над межой, которая отделяет «твое» от «моего». И мечтает о времени, когда эти поля сольются в единое, принадлежащее всему народу хозяйство:
Я думал о будущем братстве людей,
Я звал это время прийти поскорей.
Безмежные видел я в мыслях поля:
Трудом обновленная общим, земля Кормила народ мой свободный, счастливый...
В одиночку трудно работать. Но еще трудней в одиночку бороться, когда в мире царит напористый удав — «боа-констриктор».
Объединиться в борьбе за свое счастье должны простые люди всех наций.
Франко глубоко сочувствует страданиям угнетенных всех племен и народностей. Интернационализм пронизывает все лучшие произведения Франко и в прозе и в стихах. Горячая любовь к своему народу,
к родной Украине неразрывно связана у него с признанием прав и всех других народов. Нельзя по-настоящему любить свою Украину, если не будешь так же искренне любить трудящихся всех наций — «всех наравне».
И в известном цикле Франко «Украина» его программное стихотворение так и названо — «Моя любовь».
И разве ты, моя любовь,
Враждебна той любви высокой Ко всем, кто льет свой пот и кровь,
В оковах мучимый жестоко?
Нет, кто не любит всех равно,
Как солнце— горы и долины,
Тому любить не суждено Тебя, родная Украина!
•
В каждом номере журнала «Свет» Франко помещал свои переводы. Он перевел «Княгиню Трубецкую» Некрасова, главы из «Очерков бурсы» Помяловского.
Появились его статьи о Салтыкове-Щедрине, о Пы-пине.
Здесь же, в «Свете», Франко помещал статьи других авторов — о Гоголе, Достоевском.
На страницах «Света» Франко выступил с замечательной исследовательской работой, она и поныне не утратила своего значения: «К вопросу об оценке поэзии Тараса Шевченко». Впервые тут был поставлен вопрос о том, что политическая поэзия Тараса Шевченко формировалась под непосредственным воздействием передовой русской общественной мысли сороковых годов: Белинского, Герцена, петрашевцев.
«Шевченко жил тогда в Петербурге, вращался среди высокообразованных кружков», писал Франко, а в этих кружках владел умами Белинской, «видевший цель искусства в том, чтобы правдиво изображать действительность с ее пороками и задатками лучшего будущего, пробуждать в людях стремление к уничтожению этих пороков и веру в возможность их уничтожения».
Говоря о деятельности Герцена в этот же период, Франко затем делает совершенно правильный вывод: «Невозможно, чтобы Шевченко, живший в это время в Петербурге, мог не увлечься тоже этой мощной волной прогрессивного движения, чтобы его горячая, молодая душа не обратилась тоже в новом направлеции, тем более что и его собственные мужицкие симпатии издавна влекли его в ту же сторону. Поэтому неудивительно, что под влиянием этих новых идей его прежние идеалы казацкой старины бледнеют, что его узкая украинская национальная романтика постепенно видоизменяется и перерождается в любовь ко всем славянам, угнетаемым иноземцами, а затем и в любовь ко всем вообще людям, угнетенным цепями общественного неравноправия, неправды и рабства. С начала сороковых годов Шевченко все более определенно и смело вступает на новый путь».