Франко
Шрифт:
В тюрьме Франко пишет много стихов. Основной их тон бодрый, зовущий. Поэт хорошо знает, что враги человеческого счастья не отдельные лица, а весь социальный строй.
Не люди нам враги, о нет,
Хоть люди судят нас и травят,
В тюрьму бросают, застят свет,
Гнетут, высмеивают, давят...
Не в людях зло, а в путах тех,
Какие тайными узлами Скрутили слабых, сильных — всех,
С их мукою и с их делами.
Лаокооном среди змей
Народ в незримых путах бьется...
Дождемся ли счастливых
Когда петля на нем порвется?!
Пока еще
Всюду преследуют правду,
Всюду неправда одна...
Но поэт верит: упорством, настойчивостью человек победит ложь на земле, и правда живая прорвет все преграды...
Обращаясь к своим судьям, ко всем врагам трудового народа, Франко восклицает:
Судите, судьи, вы меня Не милостью фальшивою!
Не думайте, что кину я Дорогу «нечестивую»...
Нет, он не отступится от своего намерения — «переменить, преобразить, разбить наш социальный лад!».
За что же ополчились все передовые силы против существующего порядка?
За то, что тунеядцы пот И кровь рабочую сосут;
За то, что с кафедр, с алтарей Не ясный свет — потемки льют;
За то, что льют живую кровь Для прихоти царей, господ;
Живут, как боги, палачи,
И хуже пса — бедняк живет...
Такое положение не может долго продолжаться: этот несправедливый общественный порядок должен быть разрушен! Хорошо, когда бы переворот мог совершиться
Не силою оружия,
Огня, железа и войны,
А правдой, творческим трудом,
Наукой...
Однако господствующие классы по доброй воле не уступят. Ну, что ж!
Если же война Кровавая поднимется —
Не наша будет в том вина.
...В эти же дни Франко создает свой «Гимн» («Вечный революционер»), ставший позже, особенно в период революции 1905 года, песней революционного народа.
Все стихотворение написано на высоком подъеме, с единой сквозной маршевой интонацией. Ее подчеркивал и сам Франко, говоря о музыке к гимну, написанной композитором Людкевичем. Стихотворение плавно льется и одновременно по-боевому отчеканивает шаг. Это поступь революционного «духа».
Вечный революционер —
Дух, стремящий тело к бою За прогресс, добро, за волю, — Он бессмертия пример...
Словом зычным, как трубою, Миллионы кличет к бою, — Миллионы вслед за ним:
Голос духа слышен им.
Голос духа слышен всем:
В избах, к нищете привычных, В тесноте станков фабричных, Всюду, где тоска и темь.
И веленью духа внемля,
Горе покидает землю,
Мощь родится и упорство Не сгибаться, а бороться,
Пусть потомкам, не себе, Счастье выковать в борьбе...
...Опрокинута плотина,
С места тронулась лавина, Где найдется в мире сила, Чтоб ее остановила,
Чтоб опять свела на нет Пламенеющий рассвет?
•
Неожиданно 6 июня 1880 году в камеру
Из Колымыи в Станислав, из Станислава в Стрый, из Стрыя в Дрогобыч — по этапам и по тюрьмам, в сопровождении жандарма, — Франко странствовал несколько дней и схватил сильную лихорадку. «Этот транспорт по полицейским казематам, — вспоминал он через десяток лет, — принадлежит к самым тяжелым событиям в моей жизни».
На последнем пешем переходе, из Дрогобыча в Нагуевичи, застиг их проливной дождь. Франко промок до нитки и совершенно больной прибыл в Нагуевичи.
Прожил здесь неделю без дела, без работы. А потом решил вернуться в Нижний Березов к Генику.
Но в Коломые староста его снова задержал и не позволил отправиться в деревню, пока из Дрогобыча не пришлют паспорт.
В темной каморке коломыйской гостиницы, мучимый лихорадкой, Франко дожидался паспорта.
Он три дня жил на три цента, которые случайно нашел в песке над Прутом. А когда и их не стало, истощенный болезнью и голодом, лежал в ожидании смерти.
Только бедный гостиничный слуга приносил иногда больному несколько ложек горячего супа. Так протекла ужасная неделя.
И за это время, раздобыв чистой бумаги, Франко без помарок, единым духом, написал повесть «На дне». Запечатал рукопись в конверт и отослал во Львов знакомому.
Казалось, работа отняла последние силы. И Франко уже сам желал только умереть...
Вдруг в номер гостиницы зашел посланный Кириллом Геником товарйщ. Помог Франко подняться на ноги, ' дал денег на дорогу. И Франко поехал в Дрогобыч за паспортом.
А возвратившись с паспортом в Коломыю, пошел в Нижний Березов, так и не явившись к лютому ко-ломыйскому старосте.
Но и это не прошло ему даром.
В то время как Франко наконец-то спокойно отдыхал в гостеприимном доме Геника, оправляясь от болезни, гуляя целые дни на свежем воздухе и сочиняя стихи, коломыйский староста узнал, что непокорный «смутьян» в деревне, и приказал жандармам доставить его немедленно в Коломыю, чтобы лично удостовериться, «правильный» ли у Франко паспорт.
— Так как у меня не было денег на лошадей, — рассказывает Франко, — то жандарм меня, еще больного, по летнему зною, погнал в Коломыю пешком. Тяжелая это была дорога. После нее у меня на обеих ногах отпали на пальцах ногти. Староста рассвирепел, увидав у меня паспорт, но вынужден был предоставить мне свободу. Однако он написал в наместничество во Львов просьбу, чтобы мне запретили пребывание в Коломыйском уезде, и наместничество так и сделало. Я, не ожидая новой принудительной транспортировки, сам поехал в Нагуевичи, откуда осенью возвратился опять во Львов и снова поступил в университет.