Франко
Шрифт:
На рубеже восьмидесятых и девяностых годов в связи с быстрым ростом рабочего и социалистического движения буржуазные националисты и шовинисты всех мастей — русские, украинские, польские, еврейские — усиливают свою активность.
Они пытаются отравить сознание масс лозунгами национальной розни и «единения» антагонистических классов внутри каждой нации.
Еще в 1888 году Конисский приехал во Львов, чтобы развивать здесь буржуазно-националистическую деятельность и привлечь на свою сторону наиболее популярных украинских писателей, — «наро-довцы» уже
Конисский затеял обновить издание захиревшего
журнала «Правда» и вел переговоры о сотрудниче-стве прежде всего с Иваном Франко.
В одном письме Франко передает содержание своей беседы с Конисским. Они выясняли, можно ли найти хоть какие-нибудь точки соприкосновения в их общественно-политической программе.
«Обсуждали мы с ним, — пишет Франко, — политическую программу его «Правды», и я из этого обсуждения вынес очень грустное впечатление.
— В делах внутренних, — говорит Конисский,— нужно без оглядки бить «москвофилов»...
— Между «москвофилами», — говорю я ему,— тоже есть люди честные и искренние, которые делают кое-что для народа.
— Я и сам это знаю, — отвечает он.
— Может быть, — говорю ему, — лучше было бы споры по национальному вопросу оставить в стороне, а на первое место выдвинуть борьбу за реальные интересы народа?
— Да, да, да, это и моя мысль! — заявляет Конисский.— И я ведь тоже ничего другого не хочу! — Вот вам и «договорились» по первому пункту программы!
Второй пункт — отношение к полякам.
— Тут, конечно, федерация! — провозглашает Конисский.
Я прошу его перевести эту абстракцию на конкретный язык.
— Поставим перед поляками, — говорит он, — минимум своих требований: народные школы должны быть украинские, гимназия в Бродах — украинская, Львовский университет — украинский и еще кое-что.
Я говорю:
— Требовать, конечно, можно, но что будет, если поляки не согласятся? А они наверное не согласятся, и ваш минимум покажется им неслыханным максимумом!
На это Конисский не нашел никакого ответа. Я говорю ему:
— Может быть, лучше будет не требовать категорически ничего, пока нет силы взять самим, а первым долгом заняться взаимным познанием да спло-нить демократические элементы, и польские и украинские, для борьбы с помещиками и капиталистами?
— Ну, это же само собою разумеется, — сказал Конисский. — Конечно, с правительством у нас не может быть никакого разговора.
— Как же вы с ним намерены поступить? — спрашиваю. — Проповедовать против него революцию?
— Нет, — говорит.
— Так молчать?
— Тоже нет. Нам, по-видимому, нужно бороться с правительством, но просвещением.
— Как же вы это осуществите, когда правительство вам всякое просвещение задушит в самом зародыше?
— Это верно, — говорит Конисский. — Прямо черт его знает, как быть!
— Так что же? Придется вам либо ставить правительству свои «требования», то есть входить с правительством в переговоры (конечно,
— Ну, конечно! — говорит он. — Организация интеллигенции— это же и моя программа!
Таково было наше «взаимопонимание» в отношении политических принципов!..
Если на основании всех этих наших разговоров Конисский написал Вам, что я с ним в отношении принципов договорился, так Вы теперь будете знать, что это на самом деле означает».
Разумеется, договариваться с буржуазными националистами Франко не хотел и не собирался. Перед своим третьим арестом, в 1889 году, он начал издавать с Вислоухом польскую демократическую газету «Друг народа», а с 1890 года стал, кроме того, выпускать с Павликом украинский двухнедельный журнал «Народ». Специально для крестьян Франко и Павлик предприняли издание газеты «Хлебороб».
В «Друге народа» и в «Народе» Франко печатал много статей и заметок по острым общественно-политическим вопросам, отстаивая ту самую программу, которую излагал в своем разговоре с Конисским. В «Хлеборобе» помешал свои стихи и рассказы.
В 1890 году он вместе с Павликом принял участие в создании новой политической партии, принявшей название «радикальной». Однако в эту партию влилась наряду с подлинно прогрессивной, то есть революционной, также и мелкобуржуазная, разношерстная по своим политическим убеждениям интеллигенция.
Именно это обстоятельство привело к тому, что впоследствии большинство радикальной партии пошло в услужение австро-венгерской монархии.
Франко стремился отстаивать последовательно демократические позиции, но и сам иногда, оценивая различные политические явления, впадал в ошибки. Причиной тому было прежде всего то, что Галиция, входившая в состав «гнилого болота среди стран Европы» — Австро-Венгрии, была страной отсталой и полуколониальной. Рабочее и социалистическое движение здесь было очень незрелым.
А ведь Франко не имел возможности побывать в других странах, поглядеть, как там живет и борется «робучий люд». Кроме того, царское правительство категорически запрещало ему въезд в Россию. А как раз в России в девяностых годах революционное движение перешло на новый, высший свой этап — пролетарский. О русском освободительном движении, о зарождении в России марксистской рабочей партии Франко имел сведения далеко не достаточные.
Художнический взгляд Франко был острее, прозорливее. В своей поэзии и прозе он постигал социальные явления глубже, чем умел это сделать в своих публицистических и политических выступлениях. Несмотря на благотворное влияние учения Маркса и Энгельса, марксистом Франко не стал. И в своих теоретических работах он нередко обнаруживал непонимание важных вопросов: руководящей роли пролетариата в социалистической революции, некоторых особенностей участия в революции крестьян, некоторых существенных сторон национально-освободительного движения.