Фредди. Жизнь, полная риска

Райхе Дитлоф

— Давай!

Я взглянул на сэра Уильяма. Он ухмылялся в усы. Может, бросить все, к шуту гороховому? Взять и уйти? Но поздно. Энрико и Карузо уже затянули:

Благодарность нам твоя — большая радость, Это лучше, чем шипеть и пыжиться, — какая гадость! Хуже нет, чем видеть хомяка надутым, Хмурым, злобным, прямо фу-ты ну-ты! Коль поэтом мнишь себя, так лучше — пой! А

Энрико и Карузо — за тобой! Грянем хором мы тогда наш гимн, братишки…

Я сидел нахохлившись. Неужели они сейчас опять свою любимую запоют? Точно!

Плевали мы на все с высокой вышки, Не надо нам ни зернышка, ни шишки…

Ну все. Понеслось. Теперь их уже ничем не остановишь!

Я встал на задние лапы и приготовился фукнуть на них как следует. «Хуже нет, чем видеть хомяка надутым, хмурым, злобным, прямо фу-ты ну-ты». Ну и что! Будешь тут хмурым, если над тобой так издеваются! Нет, все! Шутки в сторону, господа.

— Фредди, не надо сердиться! — мягко сказал сэр Уильям.

Ладно. Надо будет подумать на досуге, как мне впредь обезопасить себя от дурацких шуточек наших певучих сожителей.

— Фредди, — услышал я вдруг голос Энрико, — нам стыдно.

— Да, — подхватил Карузо, — нам очень стыдно.

— Нехорошо смеяться над тем, кто был на волосок от гибели, — продолжал Энрико.

— И мы совершенно не собирались тебя сердить, — добавил Карузо.

— Все, мы больше никогда не будем тебя дразнить. Честное гёттингенское слово, — торжественно заявил Энрико.

— Большое честное гёттингенское слово, — повторил за ним Карузо и поднял вверх лапу.

Я даже не стал их спрашивать, что это значит — «большое гёттингенское слово». Какой смысл? Они все равно не сдержат его. Даже если оно большое и даже если оно гёттингенское.

Лиза Потемпе пришла к нам на следующий день. Она принесла с собою две газетные статьи — одну длинную и одну короткую. С гордым видом она положила их на письменный стол.

— Интересно, — сказал мастер Джон, взяв первую газету в руки. — «Британский гость», — прочитал он заголовок. — Это я британский гость? — Лиза кивнула. — Очень интересно, — повторил он и углубился в чтение. — Слушай, а что это ты тут пишешь, — спросил он негодующим тоном, отрываясь от газеты, — «приятный британский акцент»? Я что, плохо говорю?

— Да нет, ты прекрасно говоришь, только некоторые звуки у тебя получаются очень забавно, всякие там «ц», «щ», «ш». Можешь повторить за мной три раза подряд без остановки — цапля чахла, цапля сохла, цапля сдохла? Только быстро.

— Запросто, — сказал мастер Джон. — Цапля чахала, чапля сахла… Тьфу ты. Нет, все сначала. Цапля чахла, сапля чохла…

— Ну, вот видишь, не получается. — Лиза весело рассмеялась. — Ладно, посмотри другую статью.

— «Скандал на телевидении», — прочитал мастер Джон. — Поздравляю, Лиза, — сказал он, дойдя до конца статьи.

«Примите и от меня сердечные поздравления, любезная Лиза!» — сказал

я про себя и задумался. «Скандал на телевидении». А что, неплохое название для моего романа. Да, пожалуй, так и назову. Надо будет только приписать сцену, как моя летучая мышь по имени Франкенштейн попадает на передачу и… Ладно, это я потом придумаю, что там будет.

Теперь мне не хватало для полного счастья только Софи.

Мне что-то взгрустнулось, и само собою сложилось стихотворение.

О чем мечтает в тишине поэт? О теплой клетке? О мучном черве? О нет! Он мечтает в тиши о подруге своей, Ждет ее не дождется, — приходи же скорей!

Эту миниатюру я назвал «В минуту печали». Думаю, она тоже займет достойное место в сокровищнице хомячьей лирики. Только вот жаль, что Софи никогда не сможет прочитать этого шедевра!

И тут я услышал ее шаги! Ее и Грегора. Он тоже поднимался по лестнице.

Я бросился к письменному столу. Когда Софи приходит, я всегда ее встречаю здесь.

На сей раз первым вошел в кабинет Грегор. Посмотрел на меня и расплылся в улыбке.

Опять забыл! Моя лысина! Теперь и Грегор еще будет смеяться надо мной! Ну сколько можно?!

И тут вбежала Софи:

— Фредди!

Я встал на задние лапы и помахал ей. Интересно, как она отреагирует на мою лысину?

Софи подошла к столу:

— Вот, Фредди! Смотри, что я тебе принесла! — Она открыла пакетик и достала оттуда мое традиционное угощение. Потом внимательно посмотрела на меня. — Да, наверное, подойдет.

Я удивился. Что она имеет в виду?

— У меня еще для тебя кое-что есть, — сказала Софи и достала из сумочки свой подарок.

Маленький бумажный шлем.

Она сделала его из тончайшей мягкой тканной бумаги, и, когда она водрузила его мне на макушку, я даже не почувствовал его, такой он был легкий.

— Ну что? Годится, Фредди?

Я кивнул.

Потом мы все собрались в гостиной.

Мастер Джон сообщил нам, что собирается сменить замок на дверях и сделать специальный «кошачий лаз».

— Чтобы наш Уильям мог иногда выходить на прогулку, — объяснил он.

«Не трудно догадаться, куда он отправится гулять!» — подумал я.

— Да, Грегор, давно хотел тебя спросить, — сказал мастер Джон. — А что это за мелодия, которую ты тогда играл, когда мы выманивали доктора Дитриха? Какая-то очень знакомая музыка.

— Это из одного старого вестерна. Мелодия, которой мексиканцы нагоняли ужас на своих врагов из Техаса. Считалось, что услышавший эту мелодию проиграет сражение.

— Да, верно. Теперь вспомнил. А ты не мог нам ее как-нибудь сыграть еще раз?

— Запросто. Хоть сейчас. Труба у меня в машине.

Когда он начал играть, мне сделалось так худо, что я чуть не умер. Каждый звук напоминал мне о том страшном дне…