Фредерик Дуглас
Шрифт:
Что касается Фредерика, то он отведал свободы — и до чего же это было хорошо! «Когда раба нельзя выпороть, — писал он много лет спустя, — то он уже более чем наполовину свободен».
И теперь Фредерик рассуждал, как свободный человек. Он докажет Коуви — а через него и капитану Олду — свою способность выполнять любые обязанности. Если он не понимал чего-то — он спрашивал. И не боялся больше. Ничего не боялся. Мало того, другие рабы стали поглядывать на него чуть не с благоговейным страхом. До сих пор он был всего лишь одним из звеньев той железной цепи, что приковывала
И никто не догадывался, что это слово о чуде передавалось из уст в уста осторожно, потихоньку, и, наконец, по всему восточному побережью, в каждом поле и в каждой кухне стало известно о том, что произошло однажды утром на скотном дворе старого хрыча Коуви! И снова ожили предания, уже погребенные, казалось, навеки под лавинами горя и унижений.
До негров доходили смутные вести: кто-то «прорвался!» Следы, отпечатки ног вели на север, к Полярной звезде! И когда они шепотом толковали об этом, в тусклых глазах появлялся блеск и распрямлялись плечи.
Хорошая стояла осень. С этим должен был согласиться даже Коуви, который еле переползал из одного дня в другой. Урожай собрали богатый, и земля, которую он отвел под хлопок, обещала многое. Сомневаться не приходилось: хлопок — это дело. В будущем году он приобретет хлопкоочистительную машину и ничего другого сеять не будет. Но теперь предстоит огромная работа: взвешивать хлопок, паковать его в кипы и перевозить в город.
Силы медленно возвращались к Коуви. Одно время ему помогал Том Слейтер, однако Том не был силен в арифметике, арифметика же оказалась совершенно необходимой: ведь продувные горожане так и норовят тебя обсчитать!
Как-то воскресным вечером Коуви сидел на веранде, ожидая, пока стемнеет, чтобы можно было отправиться спать. Из-за дома показалась Эмилия с садовой лопатой в руке. Коуви ничего не имел против цветов, посаженных Эмилией. Эта лиловая грядка выглядела очень мило. Но не успела Эмилия нагнуться над цветами, как из-за дома вышел этот самый парень, Фред. Он остановился на почтительном расстоянии и поклонился.
— Вы посылали за мной, мисс Эмилия?
Коуви одобрительно прищелкнул языком. Говорят, что этот черномазый приучен к службе в доме. Манеры у него и в самом деле есть. Эмилия быстро выпрямилась и оживленно заговорила:
— Да, Фред, Я подумала, не можешь ли ты починить эту старую калитку! Какой толк в ограде, раз нет хорошей калитки!
Она показала на источенные червем доски, осевшие между парой подгнивших столбов. Фред повернулся к калитке и, прежде чем ответить, внимательно оглядел ее.
— Мисс Эмилия, — медленно проговорил он, — лучше я сделаю вам новую калитку.
«Черт побери!» — произнес про себя Коуви.
Эмилия была в восторге.
— А ты сумеешь?
— Да,
Коуви смотрел, как Фред торопливо пересек двор, извлек откуда-то кусок бечевки, ловко и точно отмерил на ней высоту столбов и расстояние между ними.
— Надо еще припустить немножко. Я сделаю калитку чуть пошире, чтобы не болталась. Я знаю, в сарае найдутся такие доски, — объяснил он. — Вот только разрешит ли мистер Коуви?
— О, я уверена, что разрешит.
И вот уже Эмилия направляется к нему.
Куда только делся прежний унылый вид его свояченицы? В последнее время она вроде перестала чахнуть и киснуть.
— Мистер Коуви, правда, хорошо будет, если Фред сделает новую калитку? Он говорит, что умеет. Совсем по-другому будет выглядеть двор.
Да, она определенно повеселела!
— Ладно, — пробурчал Коуви.
Фред сделал последние замеры бечевкой.
— Пойду погляжу насчет досок, — сказал он и повернулся, чтобы уйти.
— Подождешь до завтра, — рявкнул Коуви. — Воскресенье еще не кончилось.
— Слушаю, сэр, — ответил Фред и исчез за домом.
Эмилия снова склонилась над своими цветами.
Настойчивая мысль пробивалась сквозь неповоротливые мозги мистера Коуви. «Будь я проклят, если черномазый нахал не говорил сейчас точь-в-точь, как эти шустрые городские молодчики! И как он измерял калитку! Наверняка считать умеет!»
Это была ошеломляющая мысль, заставшая его врасплох, потрясшая своей чудовищностью. Но когда ужас поутих, когда, так сказать, круги разошлись по воде, Коуви успокоился и стал размышлять.
Он припомнил рассказ капитана Олда о том, как юнца загубили городские родственники капитана, избаловали и обучили грамоте, так что он сделался чересчур уж умен и самоуверен.
— Выбейте из него эту дурь! — бушевал капитан Олд. — Пусть позабудет все начисто!
И Коуви обещал это сделать. «Ну что ж…»
Плантатор сидел совершенно неподвижно, и Люси, которая украдкой выглянула на веранду, решила, что он задремал. Она отошла, покачивая головой. «Бедный мистер Коуви. Он нынче сам на себя не похож». А Коуви все взвешивал и обмозговывал свою идею. На всех богатых плантациях имелись теперь смышленые и бойкие рабы, умеющие обращаться с инструментом, измерять и подсчитывать, даже покупать и продавать. Ему-то, разумеется, был ненавистен самый вид этих негров, которых он частенько встречал в городе. Но если такой невольник заводится у тебя самого на плантации — это совсем другое дело. Это все равно, что иметь собственного черного проповедника.
Последние красные полоски догорели в посеревшем небе. Некоторое время на нем еще маячили черные силуэты высоких сосен. Потом все слилось, и высыпали звезды.
Коуви встал, зевнул и потянулся. Завтра он выяснит, умеет ли Фред считать. Воскресенье еще не окончилось.
На следующий день Коуви приступил к делу — и без всяких тонкостей. Он вел себя неуклюже, грубо, деспотично. Фредерик подозревал, что ему готовится ловушка. Но отступать было поздно. Он сказал:
— Да, сэр, я смогу подсчитывать кипы.