Фредерика
Шрифт:
— С таким-то количеством розового шелка! Я бы и не смог. Если вы не против, я бы украсил зал цветами.
— В любом случае, — сказал лорд с благодарностью, — я знаю, что ты все сделаешь так что мне ничего не нужно будет делать, а это, как ты знаешь, является главной целью моей жизни.
Благодаря энергии мистера Тревора, его прирожденному таланту организатора и такту, примирившему двух таких ревнивых персон, как дворецкий его светлости и его эконом, надежды маркиза полностью оправдались. Он внес только одно исправление в работу своего секретаря. Когда мистер Тревор положил перед ним план размещения гостей за обеденным столом, маркиз поменял местами два имени, и в результате мистер Тревор обнаружил, что он будет сидеть рядом
— Может быть, и не захочется, даже скорее всего не захочется, — сказал маркиз. — Но с чего ты взял, что меня волнуют желания Эндимиона?
Это было одно из тех замечаний, подумал мистер Тревор, которые делают его светлость совершенно непредсказуемым. Он мог отталкивать и привлекать одновременно. Не могло быть ничего более отчуждающего, чем холодное равнодушие, которое он проявлял по отношению к своим родственникам, и в то же время ничего не могло быть более трогательного, чем внимание, с которым он мог отнестись к тайным желаниям своего секретаря. С изощренной бесцеремонностью он включил в список гостей даму, чье присутствие вызовет у его сестер приступ негодования, и одновременно, когда он дал своему секретарю указание присутствовать на вечере, как будто это часть его обязанностей, Тревор знал, что маркиз хотел доставить ему удовольствие и просил быть его помощником и вторым хозяином на этом торжестве.
Он никогда не сомневался, что ему понравится на балу, так как подобные радости редко случались в его жизни, и благодаря маркизу он теперь с удовольствием ждал предстоящего обеда.
Первыми прибыли Джевингтоны, с ними приехал и достойнейший мистер Редмур. Леди Джевингтон нарядилась по-царски, в величественной и весьма уродливой бриллиантовой диадеме она держалась со сдержанной снисходительностью, которую сразу же выразила, как только Алверсток сказал:
— Думаю, нет нужды представлять тебе Чарльза, Августа?
Она протянула Тревору руку и равнодушно воскликнула:
— Конечно же нет! Ну, как твои дела, Чарльз? А как твой достопочтенный батюшка? А твоя дорогая матушка? Я их не видела целую вечность! Ты непременно должен мне все-все о них рассказать!
Ему удалось избежать необходимости выполнять эту просьбу, так как приехали Бакстеды, а сразу за ними миссис Даунтри с Хлоей. Миссис Даунтри была очень хороша в одном из своих облегающих платьев, что так шло ее стройной фигуре. На ней было платье из лилового газа поверх розового атласа, которое леди Бакстед моментально про себя оценила в пятьдесят гиней, а леди Джевингтон — гораздо дороже. На ней тоже была бриллиантовая диадема, конечно, не такая внушительная, как та фамильная драгоценность, что венчала голову леди Джевингтон, но гораздо искуснее сделанная, лиловые перчатки (французские, никак не меньше пяти гиней, с недовольством отметила про себя леди Бакстед) облегали ее руки. В одной руке она держала расписной веер, а на запястье висел изящный ридикюль. Другую же она протянула Алверстоку:
— Дорогой Вернон!
Он поднес ее ручку к губам, что привело в ярость его сестер, а она, обратив к ним свои огромные томные глаза, одарила взбешенных дам слабой ласковой улыбкой, в которой, однако, было не столько любезности, сколько намека на то, что ее отличают иначе, чем хозяйку этого приема.
— Дорогой Вернон! — повторила она. — Я опоздала? Как неловко! Но я знаю, что вы меня простите! А вот и ваша самая преданная поклонница… Хлоя, дорогая!
Мисс Даунтри, три дня назад отметившая свое семнадцатилетие, присела в реверансе, на ее личике сердечком застыло выражение удивления и тревоги. Так как мама заранее не проинформировала дочь о том, что ее грозный кузен является для девушки предметом восхищения, она была в растерянности и с беспокойством взглянула на миссис Даунтри, не зная
— И как давно я — как ты это назвала, Лукреция? Ах да — твой кумир, Хлоя? Или это не так?
— О нет! — простодушно ответила она. Затем густо покраснела и, запинаясь, поспешно добавила: — То есть… я не то имела в виду. Я хотела сказать, что недостаточно хорошо вас знаю, к-кузен!
Он улыбнулся.
— Милая девочка! Мне следует исправить это, не так ли? Он пожалел смущенную девушку и поручил ее заботам Чарльза Тревора, в безмятежном обществе которого к ней вскоре вернулся ее Обычный цвет лица. Маркиз, окинув ее критическим взглядом, высказался вполне откровенно:
— Милое дитя, и может стать еще милее. Жаль, что она пошла в отца, а не в вас, Лукреция. Она не будет красавицей, но может стать очень привлекательной. На ней прелестное платье. Конечно, это вы выбирали?
Миссис Даунтри была польщена его комплиментом, вполне заслуженным. Она потратила много времени и денег на выбор фасона и шитье на первый взгляд простого платья, что было на Хлое, и со своим безошибочным вкусом она остановилась на бледно-желтом муслине, который шел ее дочери гораздо больше, чем обычно принятые для молодых девушек белые, голубые или розовые цвета. У Хлои были большие карие глаза и каштановые волосы, а кожа теплого кремового оттенка, которой белый или голубой цвет придали бы болезненный вид. Фигура ее еще не совсем оформилась, она была невысокого роста, но ее вполне можно назвать хорошенькой девушкой, подумал Алверсток. Чего нельзя было сказать о мисс Бакстед, обрядившей свою невзрачную фигуру в платье со всевозможными отделками и с венком из роз на голове. Джейн было бесполезно давать мудрые советы, она настаивала на розах и розовом газе, к тому же она унаследовала сварливый характер своей матери и могла дуться по нескольку дней подряд, поэтому леди Бакстед уступила ей. Маркиз с неприязнью смотрел на нее, ему не нравились ни ее искусственное хихиканье, ни внешность. Простушка, и к тому же лицо скоро приобретет квадратные очертания; Луизе ничего не удастся из нее сделать.
Луиза и Августа склонились друг к другу. Августа выспрашивала о Мерривиллах, немало удивленная тем, что Луизе придется опекать их на балу.
— Моя дорогая Августа, это мой долг, — сказала леди Бакстед. — Вообрази положение Вернона! Ведь Фред Мерривилл оставил на его руки всю семью. Если бы я не пошла на этот шаг, не знаю, как бы эти девушки могли выйти, потому что их тетка весьма эксцентричная особа, такая мрачная и терпеть не может появляться в обществе.
— В самом деле? — леди Джевингтон восприняла это объяснение крайне скептически. — Как благодарен должен быть Алверсток! А что они из себя представляют? Конечно, очень красивы.
— О боже, совсем нет! Я видела только старшую, довольно симпатичная девица, но я бы не назвала ее красавицей. Полагаю, младшая красивее. Вернон, ты не говорил мне, хорошенькая ли мисс Черис Мерривилл?
— Вполне возможно, — ответил он. — По крайней мере я нахожу ее такой. Ты должна мне сказать, как она тебе понравится, дорогая Луиза.
В этот момент Уикен объявил о прибытии мисс Меррвилл и мисс Черис Мерривилл, и леди Бакстед не было нужды сообщать брату, как ей понравилась Черис, поскольку ответ был написан у нее на лице.
Фредерика вошла в комнату немного впереди своей сестры и задержалась на мгновение, бросив короткий взгляд вокруг. Она была воплощением элегантности. Даже александрийская шляпка ни в малейшей степени не придавала ей сходство с добродетельной вдовой, а покрой платья оттенка цветков оранжа с лифом в австрийском стиле, прозрачная шаль, спускающаяся до локтей, блеск бриллиантов на шее и больше всего спокойная уверенность показывали, что она не выдает себя за молоденькую девушку, впервые появляющуюся в свете. Она скорее напоминала молодую даму, у которой несколько лет жизненного опыта за плечами.