Фрэнк Синатра: Ава Гарднер или Мэрилин Монро? Самая безумная любовь XX века

Бояджиева Людмила Григорьевна

— А что мне делать, если ты… Если ты втаптываешь мое имя в грязь? Распутница! Шлюха! — Он швырнул ее на кровать, подхватил чемодан и, обернувшись, бросил в лицо последнее: — Я исковеркал ради тебя жизнь. Я изгадил все, что было мне дорого… Какая же ты дрянь, девочка! — По гравию захрустели его торопливые шаги, энергичные, злые.

Она осталась рыдать в полутемной палатке, освещенной лишь желтым светом забранной в металлический «намордник» лампы под потолком. Зачем он так? Он — единственный, кого она любит. И что такого, если ей подвернулся симпатичный парень? Гример, удачно наложивший макияж, или осветитель, умело поставивший свет… Эти бедолаги всегда хотят. Хотят благодарности. Здесь такие долгие ночи… И какая ерунда — переспать

с мужчиной, она даже не помнит, как их зовут! А его девки — это уже вызов! Это заявление во весь голос, на весь мир: ты не нужна мне, Гарднер!

Ава рыдала, оплакивая свою неудавшуюся жизнь. Огромные, как воробьи, ночные бабочки, бились о стекло лампы и падали на шерстяной плед, дергаясь обожженными крылышками. Бились и затихали, распространяя запах горелой плоти.

Фильм имел огромный успех. Дуэт Авы Гарднер и Грегори Пека поднял эту голливудскую ленту до уровня серьезного искусства. В образе, созданном Гарднер, находили хемингуэевские черты, хотя рассказанная в фильме история была далека от первоисточника. Усилиями голливудских сценаристов она лишилась авторского психологического нерва, горького привкуса подспудной, молчаливой борьбы супругов, доходящей порой до взаимной ненависти. Ведь в рассказе Гарри всего лишь бедный писатель, а Синтия — богачка. Ее деньги, ее положение в обществе и образ жизни убили талант Гарри. Писателя уже нет, в тоске и мучениях уходит из жизни человек, понимающий, что ничего изменить он никогда уже не сможет.

«Вы рисуете?» — спрашивали у ее героини в фильме. «Нет», — качала головой она. «Лепите?» — «Нет». — «Так чем же вы занимаетесь?» — «Просто пытаюсь быть счастливой». — «Вы девушка Чарльза?» — не унимался Грегори Пек в ретросцене их знакомства, и Ава отвечала: «Нет, я девушка сама по себе». На экране она была такой же, как в жизни, а из жизни никогда не делала тайны. Скука и страсть, меланхолия и юмор, одиночество и шумные компании, боязнь рожать детей и почти маниакальное желание иметь крепкую семью — из этих противоречий, казалось, была соткана вся ее судьба. Она запуталась в них, потерялась…

За роль Синтии Гарднер была удостоена чести оставить отпечатки своих ладоней на знаменитом Бульваре славы у Китайского кинотеатра.

Как актрисе Аве не сильно повезло. Рядом с ней не оказалось режиссера-волшебника, увлеченного ее уникальными данными. Такого, как фон Штернберг у Марлен Дитрих, или Карло Понти у Софи Лорен. Возможно, в тандеме с гениальным мастером ей удалось бы создать незабываемые, знаменитые роли. Стать Актрисой с большой буквы. Но масштабы актерского дара Авы остались тайной. Да и был ли он вообще? Существуют разные мнения. Но уж точно она не была дивой с большой буквы или актрисой, наделенной редким обаянием. Да, она играла, и играла неплохо, но всегда при этом чувствовалось, что она всего лишь изображает страсть, а не переживает ее. И даже в самых трагических эпизодах трудно было поверить в то, что героиня Гарднер всерьез готова пожертвовать своей жизнью. Она не стала незабываемой актрисой. Зато была незабываемой красавицей и незабываемой женщиной.

Мужчины, работавшие с ней, влюблявшиеся в нее, жившие с ней, давали чрезвычайно поэтические определения ее личности: «богиня», «сама загадочность», «дикарский дух», «женщина, которая каждый день нарушает правила». Знаменитый джазовый трубач Майлз Дэвис сказал о ней с простой музыкантской образностью: «Ава? Это был горячий номер!» Один из ее агентов писал: «Ава могла пить, танцевать и флиртовать ночи на пролет. Она была дикой девчонкой из глухого городишки в Северной Каролине. Она любила выпить, распустить волосы, скинуть туфли и дать себе волю».

Говорят, Ава Гарднер никогда не отказывалась от выпивки, не отклоняла любовь тореадоров и никогда не лезла за словом в карман. Гремучая смесь.

Заполучив Аву, Фрэнк

благодарил судьбу. Потом пришел черед мук ревности, сомнений, злости. И наконец, прозрений. Привыкая, он меньше обращал внимание на ее тело и больше на то, что она делала, говорила. И начинал догадываться: она лишь фантом — эта Ава Гарднер. Она прекрасна, она способна вдохновлять эстетические и эротические чувства. Но тяга к «божественной» — мощная и яркая, так же быстро иссякает, как и вспыхивает.

Совершенная оболочка, скрывающая простушку Люси Джонсон, обнаруживает незначительное содержимое: душевную скудность, неразвитость ума, бедность чувств.

Создание такого рода — уникально, самоценно. Его не следует пытаться использовать в утилитарных целях — для выполнения неких функций: создания семьи, приобретения профессии. Миссия драгоценности — доставлять радость созерцателю.

Ава могла бы стать хорошей актрисой, но ей для этого не хватало внутреннего стержня, целеустремленности, эмоционального опыта. Она хотела стать матерью, женой, но ей недоставало душевной щедрости, умения жертвовать собственными интересами, создавать нечто иное, кроме самого естественного продукта бытия — самого бытия.

Останься Люси в Смитфилде, она, вероятней всего, превратилась бы в обыкновенную, не слишком радивую домохозяйку, поколачивающую выпивоху-мужа, погуливающую с заезжими рабочими. Крикливая, быстро увядающая, Люси стирала бы, стряпала, стукала поварешкой детские лбы, слегка злоупотребляла спиртным и старилась у телевизора. Если бы не воля случая, вознесшего простушку Люси Джонсон на пьедестал славы и преклонения, не было бы ни «королевы», ни «богини», ни «венца Вселенной». Она приняла дары судьбы без особого удивления. С легкостью наивного существа воспользовалась вседозволенностью звездного статуса: отбросила условности, связанные с не совсем ясным понятием «нравственность».

…«Ну что ж, раз так, играть будем на равных», — решил Фрэнк и ринулся в водоворот приключений. Лас-Вегас, вино, красивая жизнь, девочки из варьете… Правда, кутить приходилось в долг. Но примириться с положением отброшенного на обочину хлама Синатра не мог. Кто угодно, только не он. Что угодно — только не забвение.

«От подлости врагов я падал. Но поднимался вновь — таков мой путь»

В доме Бена Зигеля, или попросту Багси, собрались свои. Утром в Нью-Йорке прошло совещание глав крупнейших американских и итальянских семейств, обедать друзья приехали к нему. Остались кое-какие нерешенные вопросы. Один из них — Фрэнк Синатра. Разговор с ним — как бы концерт под занавес. Из столовой перешли в кабинет, сплошь обитый красным деревом, освещенный лампами под коричневыми колпаками. Яркий свет здесь не любили. Но мягкие кожаные диваны, хорошие напитки и ассортимент дорогих сигар — непременное сопровождение делового разговора серьезных мужчин. Две стены занимали стеллажи с энциклопедиями и словарями — Бен уважал эрудицию, уважал хорошее искусство и считал себя могущественным покровителем Голливуда.

Из пятерых мужчин Фрэнк лично знал Сэма Джанкану — главаря чикагской мафии — и Лаки Лучиано, сблизившегося с ним в Вегасе. С Багси он почти что дружил. А если дружба, то и помощь?

Обдумав сложившуюся ситуацию, Синатра решил, что пришло время обратиться к друзьям. Вариант второй — застрелиться — он всерьез не рассматривал. А ведь ситуация — хуже некуда. Студии Синатру явно бойкотировали, телевидение и радио взяли столь пренебрежительный тон, что Фрэнк боялся в переговорах перейти черту — сломать челюсть кому-то из фальшиво улыбающихся директоров, хотя это доставило бы ему колоссальное удовольствие. К тому же — чертова женитьба, чертова, чертова Ава! Синатру мучила ревность, ему казалось, что все кому не лень смеются над его рогами. Да, он предпринял ответный ход — круто загулял в Лас-Вегасе, меняя девочек и не скрываясь. Об этом взахлеб писала пресса. Он ненавидел Аву. Он отчаянно любил ее.