Фрейлина Её величества. «Дневник» и воспоминания Анны Вырубовой
Шрифт:
Всякая смерть есть смерть. Я не говорю на войне, где убивают спасаясь. Правда, «бунт» это тоже война. И все же, когда один убивает 80, то значит эти 80 связанные. И каждый раз, когда он говорит об этом, у меня какой-то против него внутренний протест.
Я говорила по этому поводу со старцем. Он говорит:
— Такие люди государственные — они дарю нужны! «На страх врагам!» Потому ему всякие награды должна быть… и будут… А мы их грехи перед Господом замаливать будем! Вот!
Против старца не спорю. А в душе какая-то горечь. Что же делать, если уж иначе нельзя? Политика требует жертв…
27 октября—12.
Христос сказал: Царствие Божие для детей и праведников.
— Детей, ребят обижают! Вот ироды! Аспиды! — кричал он. — Скажу Маме, что это её женское дело — о детях иметь заботу.
А было все это вызвано вот чем: старец шел от меня. Направился не парком, а улицей. Видит — городовой гонит (говорит — гонит, как поросят) детей, да еще подзатыльники дает. Старец за ним. Он в участок, и старец туда же. При чем, рассказывает старец, одна девченка, маленькая, лет 8-ми, ноги в крови и из носу кровь хлещет — это от подзатыльников. Пришел старец в участок, а его пристав узнал. Стал мелким бесом рассыпаться.
А он ему:
— Веди, где у тебя тут детвора содержится!
Тот стал отнекиваться. А старец крикнул:
— Веди, а то во дворец звонить буду!
Повел.
— А там, — говорит старец, — срамота: дети на голом полу, и соломы вдоволь нет. Вшивые. Все в ранах. Пищат, голодные. А их подзатыльниками кормят. И это в Царском Селе, рядом с Мамой, с Папой! Как будто они там в каком-нибудь отдаленном углу!
— Этак, — говорит пристав, — приходится их иногда неделями выдерживать до суда.
— А маленьких куда? — спрашивает старец.
— В попечительство, да там никогда мест нет. Особенно нет для уличных.
— Ловко, — говорит старец. — И попечительство, стало быть, для того, у кого рука есть! А эти, — пущай их вша заест!
Очень волновался старец. Долго беседовал с Мамой.
На днях выработан новый устав о малолетних преступниках. Попутно с этим сделано распоряжение, коим предписывается более суток не содержать детей при участках, направляя их в попечительство, где должны быть приспособлены временные помещения.
— Вот, — говорит старец, — как дадут старшим подзатыльника, так про малых вспомнят!… Ах, как много безобразия кругом!
И он прав, как всегда. А наши старшие только то и делают, что грызутся — кому местечко потеплее.
9 марта — 12.
Вчера Мама говорила, получила письмо от в. к. Павла [215] . Он только и знает, что поет. Все выпрашивает милостей для своей жены. И все пишет: «Наш Владя… [216] Наш сын»…
215
В. кн. Павел Александрович.
216
Кн. Владимир Павлович Палей (1895–1918) сын в. кн. Павла Александровича от брака с гр. Гогенфельзен, позднее кн. Палей; поручик ЛГВ Гусарского полка; поэт.
Мама смеется; рассказывает скандальные подробности о в. к. Марии [217] . Отец, т. е. в. к. Павел Александрович пишет Папе:
«Если бы ты видел нашу Мари, это милое дитя! Что они с ней сделали! Она так бледна, так измучена, что на нее тяжело смотреть» [218] .
Мама говорит:
— Когда же и кто уже успел ее измучить? Да и какое это дитя, которое чуть ли не с брачной постели кидается на авантюры. Ищет защиты у отца, который своим отношением к браку развязывает руки детям. Подробности этого брака, — говорит
217
В. кн. Мария Павловна, дочь Павла Александровича от первого брака. 20 апреля 1908 г. была выдана опекунами за Вильгельма принца Шведского, герцога Зюдерманландского.
218
В октябре 1913 г. в. кн. Мария Павловна оставила своего мужа и вернулась к родителям (см. письмо Павла Александровича к Николаю от 21 октября 1913 г., опубликованное в книге «Николай II и великие князья»). В 1914 г. брак этот был расторгнут и Мария Павловна вышла замуж вторично за кн. А. М. Путятина, сына начальника царскосельского дворцового управления.
Мама полагает, что все это следствие влияния отца на детей. Я бы этого не сказала. Кругом столько грязи, что при желании, за хорошим примером долго ходить не придется.
Одно должна сказать (что бы ни говорили враги Папы и Мамы): лучшей семьи, в смысле взаимного отношения, как семья Мамы, я не встречала. И только люди очень развращенные или не отдающие себе отчета, могут считать отношения Мамы к старцу чем-нибудь иным, как поклонение чисто религиозное.
Я бы сказала: «тут все от Бога и во имя Бога».
И мне так больно слышать, как скверно говорят по этому поводу. Даже близкие мне люди не хотят понять, что в отношениях Мамы к старцу нет и не может быть плотского.
Они должны бы понять хоть такую простую вещь, что старец, несмотря на свою простоту, очень умен и очень чуток. Он знает, как Папа любит Маму и какой он ревнивый, как же можно допустить хоть какой-нибудь намек на другие отношения, кроме тех, о которых я говорю?
А в уме и в чуткости старца даже его враги не могут ему отказать.
Он взглянет на человека — и его глазами просветит. И такой человек не пойдет и не поведет другого на риск; а кто лучше старца знает Папу? Не только то, что он думает, а как думает, во что выливается его настроение. Ну, по моему мнению, так думают только очень неумные люди, уже не говоря о честности…
19 мая — 12.
Старец вчера зашел невзначай, я его не видела. Он говорил, что вечером занят. У меня Шурик сидела, Мума, ну, Петровнушка [219] гадала. Не мне, а Муме. К ней последнее время упорно присматривается генерал Совранов. По моему мнению, он и стар для неё и уж очень уродлив, с короткой ногой. Ну, а Вера Вал. [220] говорит:
219
Няня Вырубовой.
220
Очевидно, описка: читать следует — «Викторовна»: Вера Викторовна Леонтович, полтавская помещица, поклонница Распутина, близкий друг Головиных.
— Все же положение даст, да и со средствами… Принят при дворе…
Вижу, что Муме он противен. Но она примиряется. Очевидно, очень уж тяжело живется им. Есть желания, есть молодость, а средств нет. Да. Ну, и вот, гадала ей Петровнушка.
— Ничего, — говорит, — из этого не выйдет. Дороги расходятся ваши… Важный генерал в одну сторону, а ты в другую…
Не успела окончить — зашел старец.
Она смутилась.
А он говорит:
— А ты постой колдуньюшка… Им гадаешь и мне погадай!