Фронтовое небо
Шрифт:
Как-то, помню, с секретарем райкома партии Кравчуком мы поехали в служебную командировку в Новгород-Северский. Зимний день короток. Не успели оглянуться, а солнце идет к закату. И в село Хильчичи мы возвращались поздно вечером. Наш путь лежал через реку Десну, далее - лесом - через деревню Фирино.
Отдохнувший в городе жеребец по кличке Гуляка бежит весело, игриво. Полозья легких саней скрипят на стылом, накатанном до блеска снегу. Мы знали, что в лесу, на пути нашего следования, иногда появлялись бандиты. Так что кроме пистолетов я и Кравчук взяли с собой на всякий случай еще и карабины.
Через скованную льдом Десну промчались благополучно.
– Смотри, смотри, - тревожно говорит Кравчук, - наверное, бандюги!.. Приготовь карабины!
Секретарь подбодрил Гуляку вожжами, тот, видимо почуяв тревогу своих седоков, во весь опор помчался по накатанной дороге. Я приготовил оружие.
– Ждать или стрелять? - спрашиваю Кравчука.
– Стреляй немедленно! Охлади их пыл! - заглушая скрип полозьев, весело кричит секретарь, и я, почти не целясь, делаю несколько выстрелов. Первый бандит падает. Падает и другой нападающий, почти рядом с первым. - К перекрестку не успели, теперь откроют пальбу лежа, - возбужденно говорит Кравчук и приказывает: - Стреляй, Иван! Стреляй!
Тут я услышал несколько выстрелов. С веток сосен посыпался снежок - это от пуль недругов. Но мы уже скрылись в молодом леске...
Вскоре общими усилиями наших районов были приняты меры для решительной ликвидации этих старорежимных отбросов. В нашей округе и следа не осталось от тех, кто наводил страх на местное население.
А мне, как говорят, в ближайшем времени предстояла перемена жизни и дальняя дорога...
* * *
2 ноября 1926 года меня призвали на действительную военную службу. Попал я в группу, направляемую на Черноморский флот, в Севастополь. Вместе со мной следовали парни из нашего города - Я. Орлов и Е. Кричевский. В пути все перезнакомились друг с другом, и, как выяснилось, подавляющее большинство новобранцев до призыва в армию работали на предприятиях и на селе секретарями первичных комсомольских организаций, райкомов и даже губкомов КСМ, как, например, В. Морозов. Доброжелательность, принципиальность, чувство справедливости Морозова вызывали у матросов и командиров глубокое к нему уважение. Не случайно он возглавил и парторганизацию нашей роты.
На всю жизнь остались памятны мне дни службы на Малаховом кургане. Мы проходили курс молодого краснофлотца, и, какая бы ни была погода, всегда в строю, с оружием, с полной выкладкой. По своему неказистому росточку я занимал место в строю на левом фланге, то есть последним. Оркестра нам не полагалось - его заменяла строевая песня. И мы пели:
Ты, моряк, красивый сам собою,
Тебе от роду ровно двадцать лет,
Полюби меня ты всей душою.
Что ты скажешь мне в ответ?..
У меня был неплохой голос. И по команде "За-а-апевалы, на середину!" я тотчас оказывался в шеренге, марширующей в центре колонны, и легким тенорком затягивал:
Ты, моря-як...
Трое моих товарищей-запевал дружно и задорно подхватывали:
...красивый сам собою...
Дальше лихо и звонко несла рота:
...те-бс от ро-оду-у-у...
Казалось, песня летит к бухте, на корабли, где седые капитаны с дубленными от соленого морского ветра лицами неторопко прохаживаются по палубам боевых броненосцев и ждут не дождутся, когда же эти славные ребята ступят на палубы кораблей. Казалось, сам Севастополь, затаив дыхание, вслушивается в знакомую мелодию: "...По
До призыва в армию я не видел ни крупных городов, ни бескрайних морских просторов. Севастополь произвел на меня неизгладимое впечатление. Но он не подавлял своим величием, монументальностью, напротив, здесь я как бы ощущал себя сыном Отечества, внуком тех славных русских воинов, которые умели защищать Россию от врага.
При всяком удобном случае я ходил на свидание с морем. Пристани, бухты, гидросамолеты и корабли на рейде поражали мое воображение. И каждый раз Черное море виделось мне в ином одеянии - от зеленого до серого: видно, и у моря, как у человека, меняется настроение, есть свои радости и печали. Безбрежное, глухо и недовольно урча, оно накатывало пенистые волны на пристань, затем, словно проверив ее прочность, с приглушенным рокотом отходило вдаль, чтобы оттуда послать новую волну, уже более мощную...
Здесь впервые так близко я увидел гидросамолеты "дорнье-валь", а немного позже их полеты. Как знать, может быть, именно с этих встреч и зародилась у меня на всю жизнь любовь к авиации. Во всяком случае, когда в канун 1927 года нам зачитали приказ об откомандировании некоторых краснофлотцев в школу авиамотористов, здесь же, в Севастополе, я несказанно обрадовался: в списке значилась и моя фамилия...
* * *
Итак, с января двадцать седьмого года я - курсант авиашколы. К обучению приступил с огромным желанием. Хотелось побыстрее постичь новое для меня дело, поэтому почти все свободное от службы и занятий время уходило на технический класс самоподготовки. Неоценимую помощь в закреплении знаний, полученных на лекциях, оказывал нам преподаватель школы Орлов. Нельзя было не восхищаться его эрудицией. Я не припомню случая, чтобы этот военный инженер не ответил на какой-либо наш вопрос, если таковой даже и не относился к авиационной специальности.
Через четыре месяца довольно напряженных занятий состоялся наш выпуск. Я получил назначение в 53-й отдельный авиационный гидроотряд, где радушно был принят дружной трудолюбивой семьей механиков.
Отряд располагался в Круглой бухте, невдалеке от Херсонесского маяка, почти рядом с городом. На его вооружении были летающие лодки "Савойя-бис 16", которые взлетали и садились на воду бухты. После полетов на специальных колесных тележках, подведенных под редан лодки - так называлась нижняя часть фюзеляжа, - машины буксировались вручную, на веревках, в ангар. Перед тем как завести гидросамолет на стоянку, два человека брали тележку, входили с ней по пояс в воду и подводили ее под редан.
В числе других товарищей по службе и на мне лежала эта довольно неприятная по ощущению обязанность. Вообще "савойя" было создание довольно капризное и ненадежное. Мотор ее запускался, когда машина находилась на воде - добирались к ней вброд. Наконец, морока с запуском в сильную болтанку: ее болтает из стороны в сторону, вверх и вниз, как щепку, а механик стоит на борту гидросамолета и балансирует своим телом, словно акробат в цирке, ежесекундно рискуя очутиться в ледяной воде.
Через два-три месяца службы в отряде я заслужил право участвовать в ремонте материальной части, устранений дефектов. Инженер отряда О. Вилке, не очень-то щедрый на похвалу, склонный, скорее, находить отрицательные черты у своих подчиненных, сказал как-то перед строем: