Фронтовой дневник эсэсовца. «Мертвая голова» в бою

Крафт Герберт

Однажды утром на месте не оказалось машины на­чальника штаба «Милициа армата» штандартенфюрера фон Эльфенау. Его шофер, очень симпатичный австро-итальянец с фальшивой путевкой бежал к партизанам, якобы в район Бергамо. Он часто общался со мной и знал о распределении вооружения и боеприпасов, поэ­тому место расположения центральных складов стало известно партизанам. А похитить портативные рации благодаря принятым мною мерам ему не удалось.

Из-за усилившейся деятельности партизан я чаще стал по ночам устраивать внезапные проверки карау­лов. Из окна моей комнаты я как-то утром увидел не только известную по Первой мировой войне гору

Монте Пасубио, но и дымок над ближайшим винокуренным за­водом. Из окна я дал сигнал тревоги — две очереди из автомата и поднял свою команду на тушение пожара. До полудня пожар удалось потушить. Благодаря этому до конца нашего пребывания в Кальдиере мы бесплатно в любое время для моей команды могли получать бочонок великолепного красного вина.

Налеты авиации противника усилились. В связи с этим было принято решение переместить склады в Юж­ный Тироль, в городок Лана бай Меран. Тут я попал в бю­рократическую мельницу «вермахт — НСДАП — войска СС». Вопреки воле местного гауляйтера и населения я разместил склады вооружения и боеприпасов в подва­лах фруктового товарищества. Как только оружие и бое­припасы были выгружены из машин, началась бомбар­дировка.

Мы снова комфортабельно разместились на вилле одной из фирм. Наши южные тирольцы оказались у себя дома, и у меня не было отбоя от приглашения на «тёрг-гельн» — пробы вина с копченым салом и лепешками.

В Лане я ежедневно обедал в ресторанчике недавно по­гибшего товарища. В Меранежила семья подчиненного мне унтерфюрера. Его симпатичная дочь служила теле­фонисткой в комендатуре и часто вопреки запрету че­рез массу соединений предоставляла мне возможность поговорить по телефону с Элизабет.

Такой чудесной была тыловая жизнь. Естественно, что «тыловые бойцы» расставались с ней с большим не­желанием.

От Элизабет я получил письмо, в котором она писа­ла, что продолжит учебу в женской сельскохозяйствен­ной школе в Каринтии. Я вместе с моими книгами по технике и вооружению обзавелся учебниками по сель­скому хозяйству. И хотя никогда не хлопал по холке коня и не видел телящейся коровы, теперь теоретически я уже знал, что надо делать с телящейся коровой и как принимать теленка. В своих представлениях я уже от­кармливал свиней тщательно подобранным кормом. Я уже шесть лет не носил гражданской одежды и совер­шенно от нее отвык.

В декабре я получил задание отправиться в Мюнхен для получения большого транспорта с вооружением и боеприпасами и доставить его по железной дороге в Италию. В команду сопровождения я отобрал только на­стоящих тирольцев. По пути в женской сельскохозяй­ственной школе я навестил Элизабет. Со своим «обо­зом» я нашел там сердечный прием.

Элизабет повела меня по всей школе, показала об­разцовый хлев, в котором стояли и жевали жвачку огромные рогатые животные в рыжих пятнах. Увидев их массивные головы, я усомнился в своих теоретических познаниях и спросил:

— Это что, настоящие быки?

— Ну что ты, это же настоящие коровы!

Элизабет рассказала, что альпийские пастбища шко­лы контролируют партизаны, которыми командует быв­ший обер-ефрейтор вермахта, держащий их в строжай­шей дисциплине. До сих пор они очень корректно отно­сились к девушкам из школы. Такое действительно можно было редко встретить.

У меня была еще малая надежда на изменение хода войны. Я понимал, если бомбардировки не прекратятся, войну можно считать проигранной.

— И что, если война, несмотря на все принесенные

жертвы, закончится так? Я не представляю, что мне де­лать.

— Тогда пробивайся ко мне домой, спрячешься в аль­пийском домике!

К моему удивлению, отгрузка вооружения и боепри­пасов в связи с наступающими праздниками сильно за­тянулась. И здесь явно вставляют палки в колеса!

Через местную комендатуру я ходатайствовал о пре­доставлении отпуска моим тирольцам. Они ответили мне рукопожатием и обещанием немедленно прибыть по моему телеграфному вызову.

Элизабет отпустили домой на каникулы, таким обра­зом, возникла единственная возможность встретить Рождество в кругу ее семьи.

На душе у меня было неспокойно. Я отправился в этот неожиданный отпуск с тяжелыми чувствами. Мою должность мог бы исполнять инвалид. У нас в войсках солдатами на фронте командуют одноногие, есть одно­рукие командиры танков. В Будапеште окруженные ди­визии войск СС истекают кровью, сдерживая натиск Красной Армии. Словом, этот отпуск не был таким без­облачным, как в1942 году. Было чувство, что наслажда­ешься тем, чего ты недостоин.

Из мюнхенской конторы на мой телефонный запрос твердили одно и то же: «Транспорт не готов!», обещали после Рождества, потом — после Нового года. И вдруг неожиданно перед Новым годом — все подготовили. Пока я принимал все по отгрузочной ведомости, подъе­хали мои тирольцы. Через пару часов сформировали эшелон и через пустынные вокзалы и станции он повез нас на Куфштайн, а потом через Бреннер и Боцен на Лану бай Меран. Еще до наступления Нового года бое­припасы были разгружены и помещены в глубокие под­валы. Вскоре после этого из окна туалета в «своей» вил­ле я наблюдал, как американские бомбардировщики бомбят оставшиеся на путях вагоны с вооружением.

Январь 1945 года. Впервые услышанное мной обра­щение фюрера к немецкому народу навсегда осталось у меня в памяти: «Если немецкий народ проиграет эту войну, то он недостоин вообще что-то выигрывать!» Или что-то в том же духе. Как эти слова могли подействовать на инвалидов, на тех, кто на войне потерял родных и близких, на тех, кто сидел на пепелище своего дома и не имел средств к существованию, тех, кто с глубокой ве­рой в справедливость вступил в борьбу?

Положение на фронтах становилось все серьезнее. Появились «Зольдатенклау» — комиссии по изысканию «пригодного к фронтовой службе человеческого мате­риала» для восполнения потерь в войсках, «постоянно борющихся за выравнивание фронта».

Прежде чем меня «вычесала» такая комиссия Каль-дьеро, я сам добровольно подал рапорт с просьбой от­править меня на фронт. Не велик подвиг. Не было ника­ких причин меня заметить. Или все же не так? Тогда это был поступок сумасшедшего. Один я не спасу Германию от гибели, и я уже, по-видимому, решился на самоубий­ственные действия на фронте.

«Никогда ни за что не записывайся добровольцем!» Как я мог забыть старую солдатскую мудрость?

Все пошло очень быстро: сдача хранилищ и должно­сти, прощальный ужин с товарищами в Меране. Пред­писание и билеты до Гамбург-Лангенхорна, в 18-й за­пасный батальон войск СС. В тот же прощальный вечер я пришел в моросящий дождь на вокзал. В Гамбург я должен был прибыть 6 февраля. И я подделал команди­ровочное предписание подписал отклонение от прямо­го маршрута в пути — решил заехать домой к Элизабет на ее день рождения и чтобы проститься с ней. Мне са­мому исполнилось только что 22 года.