Фронтовой дневник

Петров Евгений Петрович

• 07.00 — Иосиф Сталин позвонил 1-му секретарю ЦК Компартии Белоруссии Пантелеймону Пономаренко, поинтересовался обстановкой и спросил, что делается. Выслушав доклад, сказал: «Что же касается намеченных вами мер, они, в общем, правильны. Вы получите в ближайшее время на этот счет указания ЦК и правительства».

• 07.00 — в штабе Западного фронта всеми мерами безуспешно пытались восстановить утерянную связь со штабами армий и корпусов. Проводная связь на линиях была повреждена бомбежкой. Радиосвязь по разным причинам была утеряна. Посылавшиеся штабом в войска офицеры связи — парашютисты на связь не выходили.

• 07.15 — в округа была передана директива № 2 наркома обороны, составленная в Кремле и отредактированная Сталиным: «1. Войскам всеми силами и средствами обрушиться на вражеские силы и уничтожить их в районах, где они нарушили советскую границу. Впредь до особого распоряжения наземными войсками границу не переходить. 2. Разведывательной и боевой авиации установить места сосредоточения авиации противника и группировку

его наземных войск. Мощными ударами бомбардировочной и штурмовой авиации уничтожить авиацию на аэродромах противника и разбомбить основные группировки его наземных войск. Удары авиацией наносить на глубину германской территории до 100–150 километров, разбомбить Кенигсберг и Мемель. На территорию Финляндии и Румынии до особых указаний налетов не делать».

• 07.15 — начальник штаба Прибалтийского особого военного округа генерал Кленов телеграфировал командующему 8-й армией генералу Петру Собенникову: «Сегодня из Риги в Шауляй будет доставлено машинами 10 тысяч английских винтовок и 2 миллиона патронов к ним. Вооружайте стройбаты, оружие давать только безусловно преданным бойцам». Нам неизвестно, успел Собенников хотя бы частично выполнить приказ. Судьба 136 тысяч невооруженных строительных рабочих, оборудовавших укрепленные районы на западной границе, поистине трагична и практически не нашла отражение в военно-исторической литературе. Безоружные люди, конечно, не могли оказать сопротивления движущейся на них лавине немецких танков и составили первый массив военнопленных.

• 08.00 — посол СССР в Лондоне Иван Майский узнал о германском нападении из новостей Би-Би-Си, и ему, не имея никакой информации из Москвы, пришлось отложить встречу с министром иностранных дел Антони Иденом до тех пор, пока он не узнал о советской реакции, прослушав выступление Молотова по радио. Иден от имени британского правительства заявил Майскому, что Англия усилит войну с Германией, Англия будет оказывать содействие Советскому Союзу «во всем, в чем она сможет», Англия считает, что о мире с Гитлером не может быть речи.

• 08.00 — открылись сберкассы. Те смышленые советские граждане, которые знали иностранные языки и услышали по зарубежному радио весть о нападении Германии, примчались к сберкассам к открытию и, сняли все деньги со своих счетов. Распоряжение о замораживании вкладов населения и об ограничении продажи облигаций займов до окончания войны придет позже.

• 08.40 — Иосиф Сталин принял генерального секретаря Исполкома Коминтерна Георгия Димитрова и секретаря Исполкома Дмитрия Мануильского. Во время разговора, продолжавшегося 2 часа, была разработана новая стратегия Коминтерна — поддержка СССР в войне против гитлеровской Германии. В тот же день Исполком Коминтерна адресовал компартиям Европы шифрованное письмо, в котором говорилось, что «вероломное нападение Германии на СССР является ударом не только против первой страны социализма, но и против свободы и независимости всех народов мира. Поэтому защита советского народа является в то же время защитой порабощенных гитлеровцами народов, а также защитой всех других народов, которым угрожает фашизм». Всем компартиям было предложено организовать национально-освободительные движения и сплотить вокруг себя всех противников фашизма — будь то социал-демократы, представители «буржуазных партий» или беспартийные — под лозунгом освобождения от фашистского рабства. «Учитывайте, что на данном этапе речь идет об освобождении от фашистского рабства, анео социалистической революции», «мировая империалистическая война отныне приобретает новый характер».

• 09.30 — принят указ Президиума Верховного Совета СССР «О мобилизации военнообязанных по Ленинградскому, Прибалтийскому особому, Западному особому, Киевскому особому, Одесскому, Харьковскому, Орловскому, Московскому, Архангельскому, Уральскому, Сибирскому, Приволжскому, Северо-Кавказскому и Закавказскому военным округам».

•10.00 — в Кремле, в горячке телефонных переговоров, распоряжений кто-то сказал, что надо бы выступить по радио, сказать народу о случившемся, призвать к отпору врагу. Все замолчали и посмотрели на Сталина. Молотов сказал, что нужно выступить, конечно же, Иосифу Виссарионовичу. Сталин довольно долго ходил по кабинету, потом сказал, что рано ему выступать в первый день, будут еще другие возможности, а сегодня пусть выступит Молотов. Текст готовили сообща, Сталин вставил несколько фраз. В своих воспоминаниях (они были опубликованы только в 1988 году) Анастас Микоян писал, что Сталин 22 июня «упорно отказывался» выступить по радио, несмотря на «наши» (членов Политбюро) уговоры. «Сталин был в таком подавленном состоянии, что не знал, что сказать народу», которому обещал мир, а если войну, то на территории противника, писал Микоян.

•12.00 — в военном дневнике начальника Генерального штаба сухопутных сил Германии Франца Гальдера, руководившего нападением на СССР, есть запись о том, что русские «обратились к Японии с просьбой представлять интересы России по вопросам политических и экономических отношений между Россией и Германией и ведут оживленные переговоры по радио с германским министерством иностранных дел». Неужели Сталин спустя 9 часов после нападения верил, что сумеет каким-то образом добиться его отмены?

• 12.00 — по радио прозвучало многократное предупреждение: «Слушайте важное правительственное сообщение!»

•12.15 —

заместитель Председателя СНК СССР и нарком иностранных дел Вячеслав Михайлович Молотов (Скрябин), волнуясь и заикаясь больше обычного, сообщил о нападении Германии на СССР: «Сегодня в 4 часа утра без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбежке со своих самолетов наши города — Житомир, Киев, Севастополь, Каунас и некоторые другие, причем убито или ранено более 200 человек». Закончил он свое выступление словами, ставшими знаменитыми: «Наше дело правое, враг будет разбит. Победа будет за нами!» Большая часть выступления Молотова была посвящена доказательству вероломства Германии, нарушившей подписанные договоры, неспровоцированности нападения. Тезис о «вероломстве» потом неизменно повторялся в официальной пропаганде, хотя кто, кроме советского руководства, рискнул бы в то время поверить агрессивным руководителям гитлеровской Германии, тем, кто многократно требовал предоставления «пространства и земли» для Германии за счет «низших рас»? Гитлер, при наличии аналогичных пактов о мире и дружбе, преспокойно нападал на европейские страны, жителей которых, в отличие от жителей СССР, никогда не называл «недочеловеками». Геббельсовская пропаганда постоянно призывала к «крестовому походу против большевизма», но этого как будто не слышали в Кремле. Сам Молотов, будучи наркомом иностранных дел, в 1939 году с жаром принялся за проведение в жизнь новой, прогерманской ориентации внешней политики СССР. Молотов прямо заявлял, что «Германия находится в положении государства, стремящегося к миру»; войну против гитлеризма он просто объявил «преступной» (октябрь 1939-го). Пиком наркомовских игр стало подписание договора с Германией о ненападении и секретного протокола к нему, по которому к СССР были присоединены крупные территории в Прибалтике и в Восточной Европе. Не выдерживает никакой критики также тезис о том, что Германия начала боевые действия без «объявления войны», без «предъявления претензий». Молотов сам сказал в выступлении, что война была объявлена, правда, уже после начала ее — в 5.30 (еще раз повторим: есть данные, что Шуленбург просил о встрече с Молотовым уже в 4.00; нота советскому послу в Берлине была вручена именно в это время). И претензии германской стороны также были вручены Молотову и советскому послу в Берлине Владимиру Деканозову: они были изложены в 3 приложениях к ноте об объявлении войны. Общий их смысл таков: СССР и после заключения германо-советских договоров продолжал через Коминтерн антигерманскую подрывную деятельность; начальник Генштаба Георгий Жуков предложил Югославии оружие против Германии, «что доказано документами, обнаруженными в Белграде», в то же время стремился сблизиться с Румынией для того, чтобы «склонить эту страну к разрыву с Германией»; «эта политика сопровождалась постоянно растущей концентрацией всех имеющихся в наличии русских войск на всем фронте от Балтийского моря до Черного. Полученные в последние несколько дней сообщения не оставляют сомнений в агрессивном характере этих русских концентраций.» (эти приложения к ноте никогда не публиковались в СССР, но после опубликования приложений на Западе их никто и никогда не опровергал). Между прочим, в своем выступлении Молотов все-таки проговорился о том, что правительство Германии предъявило претензии, и, более того, сообщил, какие именно претензии предъявила Германия: «Германское правительство решило выступить с войной против СССР в связи со средоточением частей Красной армии у восточной германской границы». Молотов должен был бы тут добавить: «наглое вранье», нет никакого сосредоточения, но он, между прочим, не сделал этого.

• Общим настроением воспитанных на предвоенной пропаганде советских людей была уверенность в превосходстве Красной армии и скорой победе над врагом. На ленинградском металлическом заводе рабочие рассуждали: «Ну, за неделю, пожалуй, не кончишь; надо бы до Берлина дойти. Недели 3–4 понадобится. Немецкий рабочий класс обязательно восстанет.» Константин Телегин, служивший в Управлении политпропаганды пограничных войск СССР, вспоминал: «…в первый день войны мы с нетерпением ждали с границы сообщений, что враг не прошел, а там, где прорвался, разгромлен и отброшен назад». В воспоминаниях управляющего делами Совнаркома Якова Чадаева есть рассказ о том, как поздно вечером 22 июня он шел позади Климента Ворошилова и Георгия Маленкова, которые громко говорили о том, что развернувшиеся боевые действия — кратковременная авантюра немцев, которая продлится несколько дней и закончится полным провалом агрессора. Примерно в таком же духе высказывался и Вячеслав Молотов.

• С 13.00 приказом по МПВО Москвы и Московской области в связи с угрозой воздушного нападения в городе и области объявлено угрожаемое положение.

• Около 13.00 — Сталин позвонил Жукову и сказал: «Наши командующие не имеют достаточного опыта в руководстве боевыми действиями войск и, видимо, несколько растерялись. Политбюро решило послать вас на Юго-Западный фронт в качестве представителя Ставки главного командования. На Западный фронт пошлем Шапошникова и Кулика». Жуков спросил: «А кто же будет осуществлять руководство Генеральным штабом в такой сложной обстановке?» Сталин ответил: «Оставьте за себя Ватутина». Потом несколько раздраженно добавил: «Не теряйте времени, мы тут как-нибудь обойдемся». Через 40 минут Жуков был в воздухе, а к исходу дня — в Киеве.